Сергей Горлов - Совершенно секретно: Альянс Москва — Берлин, 1920-1933 гг.

Далее в довольно ультимативной форме Крестинский заявил:

«Если Германия действительно хочет сохранить с СССР те отношения, о которых говорил рейхсканцлер и которые издавна существуют между военными ведомствами обеих стран, необходимо, чтобы правительство железной рукой немедленно положило конец всем этим эксцессам. У правительства есть для этого достаточно силы, надо лишь, чтобы было и достаточно желания. Если же правительство не вмешается и безобразия по отношению к СССР будут продолжаться, то я думаю, г. Гартман [444]понимает, что и его работа здесь будет сильно затруднена».

Крестинский потребовал от Хартмана «немедленно через своего министра [445]указать правительству на трудности создавшегося положения и создать в Германии благоприятный тыл для своей московской работы» [446]. При этом Крестинский намеренно обращался не к послу Дирксену, а к военному атташе с тем, чтобы его

«заявление и предостережения были обязательно переданы в Берлин и по военной линии» [447].

Другими словами, терпение в Москве было уже на пределе. И оно лопнуло. Спустя несколько дней, 8 апреля 1933 г. в Москву прибыл первый французский военный атташе полковник Мендрас, дружески принятый Ворошиловым, Егоровым и Литвиновым [448].

Гитлер, пытаясь удержать Москву от сближения с Францией, предпринял очередной жест в сторону СССР — 13 апреля 1933 г. уже после роспуска райхстага ратифицировал Московский протокол от 24 июня 1931 г. о продлении Берлинского договора о ненападении и нейтралитете. Но поезд уже ушел. 7 мая 1933 г. Крестинский, стоявший весьма близко к «центру выработки политических решений» Советского Союза (и даже жил в Кремле), секретным письмом ориентировал полпреда в Берлине Хинчука о том, что ратификацию протокола и обмен ратификационными грамотами [449]правительство Гитлера старается использовать для того, чтобы

«пробить брешь в отношениях между СССР, с одной стороны, Францией и Польшей — с другой <���…>. В тех же целях, противодействия сближению между нами и Францией, гермпра постарается использовать предстоящий на днях приезд сюда генерала Боккельберга, ведающего вооружением рейхсвера».

«<���…> Во Франции и в Польше совершено спокойно отнесутся к тому, что состоялась ратификация давно подписанного протокола, ратификация, фактически не вносящая ничего нового в советско-германские отношения. Я не боюсь поэтому внешнеполитического вреда (sic!) от вступления Московского протокола в силу» [450].

Такие слова из-под пера одного из активнейших поборников и проводников «рапалльской политики», коим был Крестинский, означали только одно: отношение политического руководства СССР в пользу отхода от стратегического сотрудничества с Германией было уже определено, и нужен был лишь приемлемый повод. Тем не менее визит военной делегации Боккельберга в СССР 8 — 25 мая 1933 г. был проведен с большой помпой и, по свидетельству Хильгера, «в прежнем духе согласия и доброй воли» [451]. В ходе подготовки визита Берзин еще 29 марта 1933 г. представил обширный план показа военной промышленности Боккельбергу с указанием конкретных объектов. Документ Ворошилов переадресовал Сталину, сопроводив его припиской:

«т. Сталину. В порядке взаимности приходится немцам показывать и заводы и кое-какие воинские части. Если нет возражений, я дам соответствующим лицам, указания сопровождающим лицам как себя держать при объезде «гостем» нашей страны. Ворошилов» [452].

Сталин не возражал.

Боккельберга принимали Ворошилов, Егоров, Тухачевский. По программе визита ему были показаны школа летчиков в Каче, ЦАГИ, авиационный завод ГАЗ № 1 (бывший завод Дукса) производительностью 60 самолетов в месяц, ремонтные артмастерские в Голутвине, химкомбинат в Бобриках, Тульский оружейный завод, тракторный завод в Харькове, авиазавод в Александровске, оружейный завод в Калинине. Он побывал в Севастополе и на Днепрогэсе.

Боккельберг отнесся внимательно к высказываниям Тухачевского относительно авиации и танков:

«Для того, чтобы Германии выйти из затруднительной политической ситуации, он желает ей как можно скорее иметь воздушный флот в составе 2000 бомбовозов».

«Наилучшим средством против танка является танк <���…>».

Вывод, который сделал Боккельберг в своем отчете по визиту, был следующим:

«Совместная работа с Красной Армией и советской военной промышленностью, учитывая грандиозность советских планов, крайне желательна, не только по военно-политическим соображениям, но и по военно-техническим» [453].

13 мая 1933 г. на обеде у Дирксена по случаю визита присутствовал почти полный состав Реввоенсовета СССР (Ворошилов, Тухачевский, Егоров, Буденный, Орлов, а также Корк, Ефимов, Меженинов, Сухоруков). Царило приподнятое настроение. Ворошилов во всеуслышание дал понять свое намерение сохранить связи между двумя армиями [454]. Присутствовавший на приеме Крестинский также отмечал, что

«вечер прошел задушевно, военные старались подчеркнуть не только то, что рейхсвер хочет сохранить прежние германо-советские отношения, но что ему удается оказать в этом отношении соответствующее влияние на Гитлеpa» [455].

В беседах с Тухачевским и Фишманом 10 и 15 мая Боккельберг договорился о возобновлении опытно-испытательных работ на полигоне «Томка» в период с 15. 08 по 1. 11. [456]

28 мая 1933 г.

«Боккельберг отбыл, сопровождаемый добрыми пожеланиями своих друзей, но еще до прибытия его группы в Берлин. Красная Армия внезапно потребовала, чтобы райхсвер полностью ликвидировал все свои предприятия в России. Вскоре русские в резкой форме отказались от дальнейшего прохождения каких-либо курсов в германской военной академии».

Так описывал ситуацию Хильгер [457]. 30 мая заместитель военного атташе в Берлине Шниттман заявил немцам об отказе в проведении совместных опытов на полигоне «Томка» и посылке советских курсантов в танковую школу в Казани [458].

3 июня 1933 г. в Москве состоялась беседа между Крестинским и Дирксеном, в которой как бы была проведена инвентаризация всего комплекса советско-германских отношений. Дирксен как раз тогда вернулся в Москву после 10-дневной поездки в Берлин, где он виделся практически со всеми членами германского кабинета, включая самого Гитлера и президента Гинденбурга, и неоднократно совещался с Нойратом и Бломбергом. Согласно записи Крестинского, германский дипломат задал в лоб вопрос о том,

«наступило ли у правящих кругов СССР отчуждение по отношению к Германии, изменил ли СССР коренным образом свою внешнюю политику, или же у нас наблюдается лишь выжидание, как пойдет дальнейшее внутреннее, и внешнее развитие Германии».

В этой же связи Дирксен отметил, что

«не меньше сомнений вызывает у германской стороны отношение нашего Реввоенсовета к той военной работе, которая германским рейхсвером велась до сих пор в СССР».