Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Безвольный эстетизм Нерона и любовь к удовольствиям проявились в постыдном поведении, когда его власть начала рушиться. В данном случае мы можем принять на веру рассказ Светония, так как он вполне соответствует истинному характеру Нерона. Светоний пишет (47): «Между тем пришли вести, что взбунтовались и остальные войска. Узнав об этом во время пира, он изорвал донесение, опрокинул стол, разбил оземь два любимых своих кубка, которые называл «гомерическими», так как резьба на них была из поэм Гомера, и, взяв у Лукусты яд в золотом ларчике, отправился в Сервилиевы сады. Самых надежных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов сопровождать его в бегстве». Когда они отказались, он стал обдумывать самые безумные планы – в сущности, любые, кроме единственного очевидного: обороны. Так, ему пришло в голову отправиться на Форум в траурном платье и с помощью всего своего красноречия пробудить в народе жалость. Но даже он должен был признать, что такой план отдаст его беззащитным в руки врагов. В итоге он бежал в загородное поместье одного из своих вольноотпущенников и спрятался там в отдаленном уголке, непрестанно оплакивая свою жалкую участь. Наконец, он приказал подготовить все необходимое для своих похорон, причем на каждом этапе приготовлений всхлипывал и восклицал: «Какой великий артист погибает!»

Однако он, будучи трусом, был не способен на самоубийство. Тут прибыл гонец с ужасным известием, что Сенат объявил Нерона вне закона и что его велено привезти в Рим и запороть до смерти. Нерон был объят ужасом. Он не выносил физической боли, на которую хладнокровно осудил тысячи других людей. Но даже услышав, как приближаются посланные арестовать его солдаты, этот эстет не мог удержаться, чтобы не процитировать Гомера:

Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает.

Наконец он сумел умереть. С помощью секретаря (бежавшего вместе с ним) он пронзил себе горло кинжалом.

Его труп не был осквернен, чего он боялся. Его наложница Акта и две верные няньки устроили ему почетное погребение и даже отвезли его тело в родовую усыпальницу. Очевидно, простой народ его не ненавидел, так как очень долго на его могилу клали цветы, а вскоре после его смерти объявился лже-Нерон, заставивший поверить многих в то, что он истинный император.

Подвести итог можно следующим образом. Нерон стал жертвой ужасных наследственных пороков. На развитие его личности оказали сильное влияние беспорядочное воспитание в детстве и длительная опека властной матери. К этим факторам следует прибавить его многосторонние таланты и артистические наклонности, которые он так и не сумел толком развить, несмотря на свои любительские попытки во многих областях искусства.

Итак, он предстает невротиком, слабым и трусливым в глубине души (что довольно характерно для людей-эстетов). В сексуальном смысле он получал удовлетворение самыми разными способами, так как ничто не препятствовало ему в исполнении любых желаний. От природы он, разумеется, был бисексуален, однако вовсе не садист до мозга костей, каким его часто изображают. В первую очередь он был человеком так до конца и не избавившимся от материнской воли.

Разным людям он всегда открывался с разных сторон. Это можно видеть по разнообразию произведений, освещающих его личность и его эпоху, – иногда Нерон предстает холодным циником и бессердечным эстетом (как в пьесе Коссы), иногда дьяволом-антихристом (как в знаменитом романе Сенкевича «Камо грядеши?>>), а иногда (как в книге Вилбранда) тираном, которого сгубило безумие деспотической власти. Нам кажется, что воссоздать средствами искусства образ Нерона невозможно, ведь мы так и не знаем, каким он был на самом деле.

Среди наследников Нерона нам наиболее интересен загадочный Домициан. В исторических трудах он обычно описывается как «жестокий и злобный император», однако создается впечатление, что постепенно ученые приходят к другой оценке его личности. Мюллер называет его «безумным» и «неуравновешенным», и этого безумия достаточно, чтобы объяснить его знаменитую жестокость. Однако Мюллер готов признать, что «в скульптурах Домициана и изображениях на монетах не просматривается непосредственных признаков жестокой натуры». Поэтому вполне возможно, что та жестокость, в которой обвиняют Домициана, по большей части выдумана недоброжелателями-историками, симпатизировавшими сенатской партии. Сенаторы ненавидели Домициана, потому что тот был не столь склонен поддаваться их лести, как его предшественник Тит. Вполне точно установлено, что, помимо мнимой жестокости, он был энергичным правителем, уделявшим пристальное внимание всем сферам административной деятельности, и при этом проницательным и умным покровителем искусств.

Какова была его сексуальная натура? Светоний (1) рассказывает, что некий бывший претор хранил и показывал записку Домициана, в которой тот обещал провести с ним ночь. Конечно, это вполне может быть просто скандальная сплетня о непопулярном молодом человеке, так как в целом Домициан получил репутацию великого любителя женщин. Он отобрал свою жену Домицию у ее мужа, да и до этого «у многих он отбивал жен». Позже он развелся с этой женщиной, поскольку она завела интрижку с актером Парисом, но вскоре вернул ее, поскольку, как недоброжелательно предполагает Светоний (3), «разлуки с нею он не вытерпел». Хорошо известно, что Домициан не меньше Августа заботился о моральном облике своих подчиненных; мы упоминали об этом в предыдущих главах. Он запретил кастрацию мальчиков и снизил цену на евнухов, чтобы уменьшить число желающих торговать ими. Кроме того, он попытался реанимировать непопулярный закон Скантиния о запрете сексуальных связей со свободнорожденными мальчиками и сурово, по старинным законам карал согрешивших весталок и их любовников.

Разумеется, вполне вероятно, что этих мер (очевидно, не пользовавшихся популярностью) хватило, чтобы навлечь на Домициана обвинения в жестокости. Мы можем быть уверены, что он не был садистом в обычном смысле слова; однажды, как ярко живописует Светоний (11), он отменил казнь преступников, приговоренных на старый манер к ужасной смерти посредством порки, и позволил им самим избрать способ казни, «устрашенный жестокостью наказания». В этой связи не заслуживает доверия сообщение Светония (10), что Домициан изобрел новую пытку, которая состояла в прижигании половых органов жертв.

Внимания заслуживает другое известие, которое почти одними и теми же словами рассказывают Светоний и Кассий Дион. Домициан, утверждают они, развлекался тем, что бил мух. Еще более удивителен следующий рассказ Кассия Диона, который другие авторы не приводят. Мы процитируем его целиком (67, 9): «Домициан приказал задрапировать зал – потолок, пол и стены – черной тканью и обставить его черными скамьями без подушек. Ночью он привел в этот зал гостей, оставив их без прислуги. Рядом с каждым местом стоял камень в форме надгробия с написанным на нем именем гостя; камни эти освещались лампадками, какие ставят на могилы. Затем появились красивые мальчики, нагие и выкрашенные в черный цвет; подобно призракам, они передвигались среди гостей в зловещем танце, а затем каждый остановился у ног какого-либо гостя. Тут были внесены яства и напитки, словно на пиру у мертвых – все черные и в черной посуде. Гости были поражены ужасом; в каждое мгновение они ожидали гибели. В зале было тихо, как в могиле, говорил лишь Домициан – об убийствах и внезапных смертях. Наконец, он отпустил гостей. Но сперва отослал своих слуг, которые ждали во дворе, и гостей отвели или отвезли домой совершенные незнакомцы, что лишь усилило их ужас. Наконец, когда все они прибыли домой и слегка пришли в себя, появлялся гонец от императора. Каждый гость думал, что настал его последний час. Однако вместо этого они получили свои надгробия (сделанные из серебра) и другие дары, в том числе ценные блюда тонкой работы, с которых они ели на пиру, и даже мальчиков, игравших призраков, только начисто отмытых и в красивых одеяниях. Такое возмещение они получили за смертный ужас, который одолевал их всю ночь. Подобными пирами Домициан отпраздновал свои победы, как говорил он сам, или, скорее, как говорили люди, почтил память погибших, как в Дакии, так и в Риме».