Отто Кифер - Сексуальная жизнь в Древнем Риме

По старинному выражению из «Песни о нибелунгах», эта страсть закончилась болью. Душа Проперция была глубоко ранена. Он не мог забыть Цинтию. Прекрасные слова Келлера верно передают его страсть:

Потом, когда Цинтия умерла, поэт написал стихотворение, полное печали и прощения (iv, 7). Поэту является тень Цинтии, совсем недавно упокоившейся в могиле и еще не успевшей испить летейских вод; она укоряет автора за то, что он не позаботился о ее похоронах:

Она говорит, что ее верные рабыни теперь принадлежат другой, которая наказывает их за то, что они не забывают свою умершую хозяйку. Она трогательно умоляет поэта оградить хотя бы ее старую няню и ее любимую служанку от жестокостей новой хозяйки:

Кроме того, еще остается одно утешение:

Эта красивая элегия звучит так, словно поэт знает, что его жизнь будет недолгой; он и умер в возрасте около сорока лет. Без сомнения, Проперций был величайшим в Риме певцом любви.

В нашей книге нет места для обсуждения влияния античных поэтов на их современных последователей. Однако мы должны отметить, что Проперцием сильно интересовался Гете, и некоторые стихотворения в его «Римских элегиях», бесспорно, имеют в качестве образцов сочинения самого Проперция. Гете так выразился о Проперции: «Я недавно перечитал большинство элегий Проперция, и, как и положено подобным творениям, они глубоко затронули меня и подвигли на сочинение чего-нибудь в этом же роде. Но я должен избегать этого, так как мне предстоят иные планы» (28 ноября 1798 года). Гете сделал эту запись, прочитав перевод, который по его предложению сделал его друг Нибель. Памяти Проперция он посвятил строки, которыми открывается его элегия «Герман и Доротея»:

Не являются ли эти слова ясным признанием, что великие римляне были для Гете чем-то большим, чем темы для классических штудий? Но кто они для нас? Овидия в школах почти не изучают. Величайший и самый человечный из всех римских элегических поэтов – Проперций – едва ли известен сегодня даже образованным людям. По этой причине мы сочли необходимым рассказать о нем в нашей книге как можно более подробно.

Продолжим обзор римской любовной поэзии. Мы переходим к поэту намного более известному и популярному – Овидию. Но почему Овидия знают лучше, чем его друга Проперция? Почему его всегда больше читали? Возможно, потому, что люди получают больше удовольствия в поверхностном, изящно-фривольном, возбуждающем чувственность отношении к любви, чем в трагической серьезности, с какой Проперций говорит о своей страсти.

Но мы не будем заниматься критикой, пока не попытаемся нарисовать живую картину любви в понимании Овидия. Для начала можно сказать следующее: Овидий был в своем роде великим эротическим поэтом, но в его творениях мы не найдем расцвета истинных, глубоких и естественных переживаний, как в сочинениях Катулла и Проперция. Очевидно, его эротический опыт был обширен, он знал любовь и глубоко наслаждался ею, но его произведения, в отличие от сочинений других поэтов, не производят впечатления, что любовь была для него жизненным испытанием, что она потрясала его до глубин души и вынуждала исповедоваться в своих чувствах. Весьма характерно, что именно он написал «Науку любви» – изощренное руководство по гедонизму, недалеко ушедшее от откровенно порнографического руководства по физической любви. В этой книге любовь перестает быть великим и непреодолимым божеством, которое освящает или губит человеческую жизнь. Сама эта мысль показалась бы Овидию смехотворной. Любовь для него – способ превращения отвратительной необходимости в мимолетное удовольствие. Такое отношение – не что иное, как абсолютная фривольность.

Обратимся к наиболее известному эротическому творению Овидия. Будучи молодым двадцатидвухлетним поэтом, поверхностным и блестящим, он издал свою первую работу – «Любовные элегии» (43 год до н. э.). В целом общепринято, что эти фривольные и изящные элегии не описывают каких-либо глубоких духовных переживаний. Да, поэт описывает в них свою возлюбленную под псевдонимом Коринна, позаимствованным из греческой лирической поэзии; но, как сам Овидий сказал, в ней могла увидеть себя любая из нескольких его любовниц. Эти мастерские и изящные стихотворения – не более чем собрание тем из александрийской поэзии, которая в то время была широко известна и оказала влияние на всех римских элегических поэтов. Мы можем найти у Овидия подражание греческой комедии в длинной речи, которую сводня обращает к будущей жертве (i, 8); или циничное стихотворение, в котором поэт говорит, что не думает о женской верности, пока не знает имени другого ее любовника (iii, 14). Найдем мы и банальную мысль, что алчность и жадность ведут женщин к изменам (i, 10), и описание тщетных попыток разочарованного любовника разбить цепи, которые он обожает и ненавидит (ii, 9; iii, 11b). Есть здесь и призывы наслаждаться жизнью, пока ты молод (ii, 9) и пока твоя сила столь неистощима, что ты не можешь ограничиться одной женщиной (ii, 4). Поэт не упускает и популярную тему обращения влюбленного к рассвету (i, 13), и не менее популярную тему отъезда возлюбленной в дальние края (ii, 11). В одном из стихотворений юный поэт доходит до непристойностей (iii, 7), воображая себя в незавидной роли импотента.

Но вместо того чтобы продолжить этот обзор, приведем перевод одной из этих элегий. Ее содержание аналогично содержании элегии ii, 15 Проперция – момент высшего наслаждения любовным соитием. Сами эти стихотворения лучше всякой критики покажут разницу между возвышенной страстью Проперция и опытным сладострастием Овидия. Вот эта элегия (i, 5):