Александр Андреев - Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана

На процессе великолепную речь о «Народной воле» произнес Андрей Желябов, использовав свое право на защиту. Речь постоянно прерывалась председателем суда, Желябова сбивали, но его выступление тут же появилось в газетах, сокращенное и искалеченное. Полный тест речи Желябова, несмотря ни на что записанный и распространенный народовольцами, произвел громадное впечатление на общество. Студенты, рабочие, служащие переписывали ее от руки и даже заучивали наизусть:

«Дело каждого убежденного деятеля ему дороже жизни. Наше дело здесь было представлено в более извращенном виде, чем наши личные свойства.

На нас лежит обязанность по возможности представить цель и средства партии в их настоящем виде.

Прокурор утверждает, что мы не признаем государственного строя, что мы безбожники. Мы – государственники, а не анархисты. Мы признаем, что правительство всегда будет, что государственность неизбежно должна существовать, поскольку будут существовать общие интересы. Мы стоим за принцип федерального устройства государства. Некоторые члены партии, вроде Гольденберга, полагали, что наша задача состоит в расчищении пути через частные политические убийства. Для нас в настоящее время отдельные террористические факты занимают только одно из мест в ряду других задач, намечаемых ходом русской жизни.

Чтобы понять ту форму революционной борьбы, к которой прибегает партия, нужно узнать это в прошлом партии и это прошлое имеется. Оно немногочисленно годами, но очень богато опытом. Если вы, господа судьи, взглянете в отчет о политических процессах, в эту открытую книгу бытия, то увидите, что русские народовольцы не всегда действовали метательными снарядами, что в нашей деятельности была мечтательная юность. Если она прошла, то не мы тому виною. Мы, переиспытав разные способы действовать на пользу народа, в начале семидесятых годов избрали одно из средств, а именно – положение рабочего человека, с целью мирной пропаганды социалистических идей. Движение по своим средствам крайне безобидное. И чем оно окончилось? Оно разбилось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок. Движение совершенно бескровное, отвергавшее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено.

В 1873–1875 годах я еще не был революционером, так как моя задача была работать на пользу народа, ведя пропаганду социалистических идей. Все мои желания были действовать мирным путем в народе, тем не менее, я очутился в тюрьме, где и революционизировался. Непродолжительный период нашего нахождения в народе показал всю книжность, все доктринерство наших стремлений, а с другой стороны, убедил, что в народном сознании есть много такого, чего следует держаться, на чем до поры до времени следует остановиться. Изменился характер нашей деятельности, а вместе с тем и средства борьбы – пришлось от слов перейти к делу.

Вместо пропаганды социалистических идей выступает на первый план агитационное возбуждение народа во имя интересов, присущих его сознанию. Вместо мирного слова мы сочли нужным перейти к фактической борьбе. Эта борьба всегда соответствует количеству накопленных сил. Прежде всего ее решились пробовать на мелких фактах. Так дело шло до 1878 года. В 1878 году впервые явилась мысль о борьбе более радикальной, явились помыслы рассечь Гордиев узел. Все толкало меня, в том числе, на борьбу с правительственной системой. Я участвовал в Липецком съезде. Решения этого съезда определили ряд событий, в которых я принимал участие и за участие в которых состою в настоящее время на скамье подсудимых. Было решено, что социально-революционная партия, и я в том числе, должна уделить часть своих сил на политическую борьбу. Намечен был и путь насильственного переворота путем заговора, с помощью широкой организации революционных сил. Раз была поставлена задача насильственного переворота, задача, требующая громадных организационных сил, мы заботились созиданием этой организации в гораздо большей степени, чем покушениями.

Целью моей жизни было служить общему благу. Долгое время я работал для этой цели мирным путем и только затем был вынужден перейти к насилию. По своим убеждениям я оставил бы эту форму борьбы насильственной, если бы только явилась возможность борьбы мирной, то есть мирной пропаганды своих идей, мирной организации свих сторонников. Мирный путь возможен. От террористической деятельности, я, например, отказался бы, если бы изменились внешние условия».

Софья Перовская возразила прокурору по поводу огульных обвинений народовольцев в безнравственности, жестокости и пренебрежении к общественному мнению: «Кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходилось действовать, тот не бросит в нас ни обвинения в безнравственности, ни обвинения в жестокости».

Позднее стали известны документы процесса, касающиеся Николая Кибальчича:

«17 марта 1881 года в городе Санкт-Петербурге задержан разыскиваемый по обвинению в государственных преступлениях сын священника Николай Иванов Кибальчич, проживавший по Лиговке, в доме 83, квартире 2, под именем аккерманского мещанина Николая Степанова Ланского, по подложному паспорту на это имя, написанному от аккерманского мещанского старосты.

По предъявлении Кибальчича обвиняемому Николаю Рысакову, он признал в нем того самого «Техника», о котором говорил в своих показаниях как о том лице, которое в конспиративной квартире по Тележной улице, доме 5, давало технические наставления об устройстве и действии метательных снарядов и доставило туда утром 1 марта два снаряда, после Перовской.

Собраны сведения, что в другой квартире Кибальчича в доме 11 по Подольской улице помещалась тайная типография, и что, посещая в течение первой половины 1880 года другую конспиративную квартиру в доме 37 по Подъяческой улице, Кибальчич занимался в ней приготовлением динамита. Своих помощников он называть не желает. На суде Кибальчич показал: «Если бы не мой первый арест, если бы не строгие меры властей по отношении к деятелям, ходящим в народ, то я бы ушел в народ и был бы до сих пор там. Цели, которые я ставил, были отчасти культурного характера, отчасти социалистического, а именно поднять его умственный и нравственный уровень, развить общинные инстинкты и наклонности, которые существуют в народе, до социалистических инстинктов и привычек. Я был остановлен арестом. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы власти отнеслись по-другому, более лояльно к деятельности партии, то ни крови, ни бунта, конечно не было бы. Мы все не обвинялись бы в цареубийстве, а были бы среди городского и крестьянского населения. Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение промышленного и ремесленного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий.