Софья Короленко - Книга об отце

Отца радовало выражение сочувствия и внимания, когда распространились известия о событиях в нашей семье.

"Истинным утешением служит мне теперь общее сочувствие и общества (образованного) и рабочих масс,- писал он 16 (29) июля 1921 года В. Н. Григорьеву - {356} которые угадывают ту дружбу, которую я всегда к ним питал, и теперь правильно оценивают мое общее направление, далеко не совпадающее с официальным..."

Забота незнакомых и часто хотевших остаться неизвестными лиц делала то, что наша семья не знала голода. Часто группы рабочих присылали отчисления от своего небольшого жалования или пайков; собирали средства служащие разных учреждений, еврейская община среди своих членов. Отец никогда не отказывался принять то, чем с ним делились искренне, "по велению сердца" простые люди, считавшие Короленко своим неизменным другом.

От помощи Полтавского губисполкома отец отказался еще в июле 1920 года, когда получил известие о постановлении снабжать его продовольствием. "Писатель должен быть независимым",- так формулировал отец свой отказ. Не принял он помощи и от Литературного фонда, считая, что многие писатели находятся в худшем положении.

А эти отчисления от скудных пайков отец принимал с благодарностью и волнением, даже как будто бы радостно. Помню, как он читал записку об отчислениях муки, крупы и соли "в вашую пользу". Отец был взволнован, на глазах у него блестели слезы, когда он просил меня - "прими, благодари".

Полтавцы с особенной теплотой отметили 28 июля день рождения отца (торжественное заседание в театре, делегации, посещение детей, трогательные адреса и подарки).

В конце июля М. Горький прислал письмо с просьбой написать воззвание к Европе по поводу голода, затем пришла телеграмма об избрании Короленко почетным председателем Всероссийского комитета помощи голодающим. Отец не считал возможным, несмотря на {357} болезнь, отказаться от участия в борьбе с голодом. Он не привык быть голословным, старался достать данные о размерах народного бедствия, проанализировать их. 10 августа были отправлены письма Горькому и в Москву, в комитет помощи голодающим.

Чувствуя приближение смерти, отец еще настойчивее взялся за работу, чтобы закончить четвертый том "Истории моего современника" рассказом о возвращении из ссыльных скитаний в Нижний Новгород. Писать ему уже было очень трудно, он диктовал последние главы этой книги, пользуясь каждым свободным часом, так как время его по-прежнему было наполнено общением с людьми. Он часто обращался также к своим прежним дневникам и записным книжкам.

"Оглядываюсь назад,-пишет он 3 (16). июня 1921 года С. Д. Протопопову.Пересматриваю старые записные книжки и нахожу в них много фрагментов задуманных когда-то работ, по тем или иным причинам не доведенных до конца. Такие отрывки выписываю в отдельную большую книгу, чтобы облегчить дочерям работу по приведению в порядок моего небольшого, впрочем, литературного наследства. Вижу, что мог бы сделать много больше, если бы не разбрасывался между чистой беллетристикой и практическими предприятиями вроде мултанского дела или помощи голодающим. Но ничуть об этом не жалею. Во 1-х, иначе не мог. Какое-нибудь дело Бейлиса совершенно выбивало меня из колеи. Да и нужно было, чтобы литература в наше время не оставалась без участия в жизни. Вообще я не раскаиваюсь ни в чем, как это теперь встречаешь среди многих людей нашего возраста: дескать, стремились к одному, а что вышло... Стремились к тому, к чему привел "исторический ход вещей". И может быть, без наших стремлении было бы много хуже..." {358} Наступила осень - сырая, холодная и голодная. На Украину пробирались дети в одиночку и стайками. Они ехали на крышах вагонов, на буферах, под вагонами. Их снимали полузамерзшими и замерзшими, подбирали на улицах. В больнице и в детских домах не хватало мест. "Лига спасения детей" открыла детские приемники имени Короленко. Я участвовала в этой работе. Каждый раз, возвращаясь домой, видя улыбку отца, целуя его руки, я чувствовала боль оттого, что не была с ним, что скоро его не будет. Но на работе, среди спасенных нами детей я чувствовала, что выполняю волю отца, слышу отзвук его страстной любви к жизни.

В начале ноября отец заболел воспалением легких, которое ему к концу месяца удалось преодолеть. С напряжением всех своих убывающих сил он работал над "Историей моего современника".

Из Москвы 12 декабря неожиданно приехали профессор В. К. Хорошко и друг отца еще со студенческих времен Василий Николаевич Григорьев. Они не виделись долгое время. Василий Николаевич рассказывал нам, почему он вдруг решил ехать: ему приснился сон - будто бы он и отец сидят в Большом театре и слушают реквием Моцарта. "Это по нас с тобой",- будто бы сказал отец. На другой день Григорьев стал искать способ проехать на Украину. Он узнал, что Наркомздрав направляет к отцу невропатолога профессора Хорошко и дает ему особый вагон. Григорьев поехал вместе с профессором. В Харькове вагон прицепили к поезду на Полтаву, и путь был по тому времени недолгим. Но поезд не отапливался, Григорьев простудился и, приехав к нам, заболел крупозным воспалением легких. С отцом они обменивались короткими записочками, тревожась друг о друге. Григорьев поднялся с постели вечером 25 декабря, чтобы проститься с умирающим другом... {359} 18 декабря у отца вновь началось воспаление легких. Весть о тяжелой болезни Короленко быстро разнеслась по городу. Толпы людей стояли вдоль нашей улицы с раннего утра до ночи. Полтавские врачи, фельдшеры и медсестры распределили между собой дневные и ночные дежурства у постели больного. Извозчики в очередь стояли у нашего дома - они отвозили врачей, ездили за кислородом. Когда извозчик отъезжал от дома с кем-нибудь из врачей, за ним бежали и в тревоге спрашивали о состоянии отца, температуре, пульсе, сознании.

Время было трудное, многого нельзя было достать. И десятки, а может быть и сотни людей тихонько стучали в кухонную дверь и молча передавали то сверток с сахаром, то пакетик с ампулами камфары или кофеина, то свежеиспеченную булку. Иногда на пакете надпись- "На доброе здоровье", "Только поправляйтесь", "Нашему защитнику", "Другу несчастных"... На салазках подвозили к сараю дрова, несли их на себе.

В ночь на 25 декабря отец терял сознание, бредил, порывался встать и идти. К утру успокоился, узнал всех, улыбался, приласкал нас взглядом, прикосновением руки, благодарил врачей.

Около 17 часов начался отек легких. В 22 часа 30 минут отец перестал дышать. Шестнадцать врачей, собравшихся у его постели, удостоверили смерть Короленко.

Толпа на улице все росла и росла в эту морозную ночь. Люди уже не сдерживали выражения своего горя и скорби. До самого утра улица оставалась запруженной народом.