Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

- Так и должно быть, - с дьявольской улыбкой сказал Фриснер. - Орден заслужил это.

Напуганные падением Дерпта, ревельцы послали магистру письмо, в котором писали:

"Мы должны пить и есть, на нашей обязанности укреплять стены города, закупать порох и оружие, нанимать кнехтов и стрелков, - средства же наши все истощены; мы много потеряли, послав осажденной Нарве 12 больших орудий, пороха и провианта. Каждый день мы должны быть готовы к встрече русских. Отстоять город собственными силами мы не в состоянии. К нам все обращаются за помощью, мы же вынуждены всем отказывать. Раз у человека на руке отбиты четыре пальца, пятому уже нечего делать. Пример Дерпта всего поучительнее. Как дети, покинутые своим отцом, мы взываем к вам, ко всем прелатам, господам и дворянам: помогите нам, иначе, доведенные до крайности, мы примем помощь от иноземных государей!"

Письмо писалось под диктовку датского представителя в Ревеле Мунихгаузена, заранее уверенного, что Ревель теперь отойдет к Дании. Затем письмо было тайно прочитано шведско-финскому представителю Горну, который его вполне одобрил, так как он был твердо уверен, что Ревель отойдет к Швеции.

И тот и другой были уверены в беспомощности самого магистра.

И тот и другой радовались неудачам ливонцев в Нейгаузене и Дерпте и при всяком удобном случае напоминали ревельцам, что ныне граница московских владений проходит совсем недалеко от Ревеля. Всего каких-нибудь сто верст от Тольсберга, в котором хозяйничают русские.

Торговый богатый город Ревель стал любимым местом для датских и шведских путешественников.

В Ревеле были убеждены, что падение Дерпта - следствие измены епископа! Уже давно многие подозревали его в тайных сношениях с Москвой. Поминали при этом опять-таки купца Крумгаузена и епископа-канцлера, уже ездившего тайком ото всех в Москву. Говорили, что епископ Герман давно на стороне царя, который порицал ливонцев за измену католичеству и за принятие лютеранства. А епископ - католик. Отсюда все и ведется. Царь перехитрил магистра.

После этого стали искать и у себя, в Ревеле, сторонников царя Ивана. Оказалось, что и здесь они уже объявились среди купечества. Хватали иных, бросали в тюрьмы. И когда только успел московит соблазнить столько неразумных людей! И чем он привлекает их к себе. Пытали узников и ни до чего не допытались; кое-кого спустили на дно морское.

Великий страх родил взаимное недоверие.

Шумит, волнуется Балтийское море.

Герасим и Параша тихо бредут вдоль песчаной косы. Ветер гуляет по водяному простору; бежит на берег волна за волной. Конца не видно колеблющейся зеленоватой водяной пустыне. А там, где небо сходится с водой, медленно опускается солнце.

Среди пенистых гребней вечернего прибоя мелькает хрупкий рыбацкий челн. Он то исчезает в волнах, то снова появляется на гребне.

У самых ног ложатся седые неугомонные волны и, пенясь на сыром разбухшем песке, бесследно вновь тонут в пучине.

Солнце коснулось воды, и вот уже частица его погрузилась в море, а вскоре и все оно скрылось за горизонтом.

Рыбацкий челн вынырнул совсем рядом. Вышел из него высокий угрюмый эст в войлочном колпаке, зашлепал босыми ногами по воде, потянул челн за собой на длинной бечевке. Вытащив на песок, остановился, тоже залюбовался закатом. Когда солнце скрылось, подошел к Герасиму, попросил его помочь; оттянули челн подальше от воды. Приподнял шляпу, поблагодарил Герасима.

- Умеешь ли по-нашему говорить?

- Мало умею... Мало! - устало ответил эст, сосредоточенно прикручивая веревку к колышку, вбитому в песок.

Из-под хмурых бровей глядели добрые голубые глаза.

- Много ль, добрый человек, вас тут рыбаков-то? - чтобы завязать разговор, спросил Герасим.

Эст снял шляпу, провел ладонью по лбу, по своим длинным волосам, доходившим до плеч, засмеялся.

- Много!.. Рыбы хватает... Всем хватает... И русскому хватит, и немцу хватит... эсту хватит... Много!

Параша и Герасим переглянулись. Рыбак, очевидно, понял так, что русские боятся, как бы эсты не выловили всю рыбу, не оставив ничего русским.

- Нам рыбы не надо... - покраснев, сказал Герасим. - У нас свои реки есть и озера, и там ой как много рыбы!

Эст посмотрел внимательно в лицо парню. И, указав на саблю, озабоченно спросил:

- Бить не будешь? Отнимать рыбу не будешь?

Параша весело рассмеялась.

Рыбак с удивлением на нее посмотрел.

- Чего смеешься?

- Полно тебе, дядя!.. - покачала она головой. - Мы не разбойники... За кого ты нас почитаешь?

Рыбак выслушал ее слова с растерянным видом. Он указал на саблю.

- А это? Зачем?

Герасим ответил:

- Недруга бить...

Эст спросил, правду ли говорят люди, будто Москва взяла Дерпт и будто епископ у них в плену. Герасим не слыхал ничего об этом. Он ответил, что впервые о том слышит, и то только от него, от рыбака. Эст вздохнул, сказав, что хоть и далеко от Ревеля Дерпт, но не миновать осады и Ревелю. В окрестных деревнях об этом все уже давно говорят. Но будет ли от того эстам лучше? И тут же он заметил: будет лучше или нет, но все эсты обрадуются, если рыцарей Москва побьет. "Хуже этих рыцарей никого нет!" сказал он.

Лицо рыбака стало серьезным. Он приложил руку к сердцу.

- Слушай! Эсто, мал ребенок, говорит: "Ой, дедушка Тара*, куды мне деться? Леса полны волка и медведя; поля полны господ... Там кнут, цепи... О, Тара, покарай моего отца, мой мать, пошто родил меня в такой стране!" У нас плохо... - и, указав на саблю: - У нас нет ее... - Эст развел руками. - Нет!

_______________

* Т а р а - в древности высшее языческое божество эстов.

Герасим подарил ему небольшой кинжал. Тот сначала отказался, потом низко поклонился, вынул из короба крупную рыбу и отдал ее Параше, а затем, разглядывая кинжал, торопливо пошел вдоль берега.

Параша рассказала, как она жила в эстонской деревне после того, как эсты отбили ее у рыцарей.

- Великая бедность в их домах, земли у них нет, что добудут в лесу, тем и питаются, и каждым куском делились со мной. Они - язычники, а мною, христианкой, не тяготились и не принуждали к своей вере...

Незаметно подошли Герасим и Параша к шалашу, сплетенному из ветвей и поставленному между двух громадных камней. Отсюда хорошо было видно море и песчаные, усеянные большими гранитными глыбами берега. Местами нанесенный морскими волнами песок образовал целые холмы. Герасим сказал, что эти холмы называются дюнами.

- Давай посидим здесь, - предложил он.

Сели в шалаш.

- А в Дерпте-то жара. От зноя будто падают кони и люди. А здесь прохладно, влажные морские ветры разгоняют жару.

- Господь позаботился о нас с тобой, это правда, - тяжело вздохнув, произнесла Параша, - но каково там нашим? Помолимся о них, о нашем войске!

- Помолимся! Дай бог здоровья моему земляку Андрею! - перекрестился Герасим, обратившись на восток.