Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

Брови царя стали подвижными, что указывало на взволнованность его. На щеках выступил густой румянец. Он взял своей большой рукой чарку с вином и порывисто, так, что вино немного расплескалось, подал ее Сильвестру, который и поспешил ее принять своей бледной дрожащей рукою. (Ему вдруг пришло в голову: не отраву ли подносит царь?)

- Во здравие твое, государь, за правду и счастье! - произнес Сильвестр в сильном волнении.

- Нет! - прервал царь. - За победу нашу над немцами!.. Победим - и царь будет здоров, а коль в беду впадем - и царь занедужит!

Сильвестр нерешительно, маленькими глотками выпил вино.

Царь настороженно, с трудом сдерживая гнев, следил за ним.

- Но хотел бы я знать, - тихо сказал он, - до сего дня разве ты не молился за своего самодержца? И неужели мои вельможи, лишь уйдя в монастырь, возносят молитвы о своем царе? Не иная ли причина послужила твоему челобитью?

Выражение испуга и растерянности застыло на лице Сильвестра. Его мучила мысль: что он выпил? Яд или вино? Собравшись с мыслями, он сказал:

- Воля твоя, государь, думать, как тебе твое сердце, умудренное божией милостью, внушает, но у нас тоже есть сердце, исполненное преданной любовью к своему земному владыке, любящее крепко и горячо родину.

- Не такое нынче время, друже, чтобы царю забавлять себя слушанием ласковых речей. Огнь и меч должен быть у нас перед очами, а не любезные поклоны царедворцев. Не украшенная фарисейским смирением речь и не убогое речение мытаря, а крепкое слово воителя надобно нам нынче, завтра и далее того! Боевой меч - зеркало, в котором царь яснее всего видит прямые и кривые лица своих подданных.

На губах Ивана появилась насмешливая улыбка. Сильвестр побледнел: "Кажется, яд!" Тяжело дыша, охрипшим голосом сказал:

- Не слушаешь ты своих советников. Раньше слушал, теперь нет. Ласкатели твои стали между нами и тобой. Царь должен быть только главою и любить мудрых советников своих, яко свои уды*, ничего не предпринимать без глубочайшего и многого совета.

_______________

* Члены своего тела.

Сощуренные глаза царя впились подозрительно в лицо Сильвестра.

- О ком ты говоришь? Кто те "ласкатели" и что есть "между нами"? Между кем?

- Между тобой и избранною радою, в которую введены мы тобою же, осмелел Сильвестр ("Нет, не яд!").

- Кто мы?!

- Адашев, я, Курбский, Челяднин и другие твои преданные слуги.

Царь с сердцем хлопнул ладонью по столу.

- Молчи! Знай одно: слушал я вас долее, чем того заслужили вы и чем то было полезно царству нашему. Иди в монастырь! И молись там не обо мне, а о себе и своих товарищах! Держать тебя не буду. Прощай!

Сильвестр низко поклонился и вышел из царских покоев.

После его ухода царь кликнул Вешнякова:

- Гони Ерошку! Куда побрел поп Сильвестр? Досмотрите!

После того Иван Васильевич вызвал к себе Данилу, Никиту и Григория Романовичей Захарьиных и рассказал им о размолвке с Сильвестром.

- Давно бы пора ему!.. - вздохнул с недоброй улыбкой Никита. - Пускай молится.

Иван Васильевич посмотрел на него с грустью.

- Ни один владыка не знает, когда наступит час расставания его с любимым вельможею, бывшим полезным ему в то или иное время. Сам бог указывает - нам полезнее станет, коль Сильвестр отойдет от нас! Таких умных и добрых людей, как Сильвестр и Алешка Адашев, немного... Но бывают времена, когда малоумный царедворец меньше вреда принесет царю и родине, нежели умный. Алексея тоже надо удалить. Жаль мне его, но далее ему на Москве делать нечего.

Братья переглянулись.

- А Сильвестру, - продолжал он, - оставлю я все его имущество, ему и его сыну. Царь помнит старое доброхотство. Анастасия просила меня не обижать попа. Они ее поносят всяко и называют Иродиадой, а кто же более нее охлаждает мой гнев против них? Слепые! Сколь много неразумного творят они с той поры, что пошел я своей дорогой... Так тому и быть надлежит: ступив ложно на иную тропу, нежели я, они стали все дальше и дальше удаляться от меня. Оправдываясь и клянясь в верности, они обманывают и себя и меня... Не тем ли путем дошел до Гефсиманского сада и предатель Иуда?

В этот момент в царской палате появился Вешняков. Низко поклонившись, он сказал:

- Великий государь! Отец Сильвестр поехал к дому Курлятихи. Там же с полдня бражничает его светлость князь Владимир Андреевич.

- Спасибо, иди! - кивнул Вешнякову царь.

После его ухода царь задумался.

- Предвижу я великую свару, - вздохнул он. - Не было того в мире, чтоб противные стороны кончили борьбу свою молитвами друг за друга. Не верю я молитвам Сильвестра.

Царь тихо рассмеялся.

Романовичи почтительно молчали.

- Правителю нужна рука Давида, чтоб разметать врагов своих, а я слаб... слаб... Не чувствую силы в себе. Но бог милостив! Добрые люди помогут. Одних слуг у царя господь бог прибирает, других дает... Радостную весть сегодня поведал мне Висковатый: Данциг, Гамбург и другие немецкие города отказались давать Ливонии оружие... Нам легче станет.

Поднялся Данила Захарьин.

- Батюшка Иван Васильевич, надежен ли ныне Курбский? И не опасно ли то, что ты его поставил наистаршим надо всеми в войске?

Оба других царских шурина вздохнули, покачали головами, как бы подчеркивая тем самым свое единомыслие с братом.

- Вот уже два года, как мы воюем... Двадцать городов и замков в наших руках... Попытки германского императора, Литвы, свейского короля, Дании и Крыма помешать нам разбиваются о наш меч... И как вижу, этот меч искуснее всех держит Курбский. На кого же я могу иметь надежду, как не на него? Сам я ему сказал: "Либо я, либо ты". Кроме кого поставлю хозяином того великого дела? Курлятьев и Репнин дозволили десятку тысяч лифляндцев взять в виду всего нашего войска Ринген и истребить защитников твердыни. Не хочу думать, что то измена, а похоже.

Все трое Захарьиных опять вздохнули.

- Нашего войска впятеро было больше, как же так? - развел руками Никита. - Михаил Репнин неспроста отказывался идти на войну.

Иван Васильевич, ничего не сказав в ответ на это, налил всем вина.

Дружно выпили Захарьины, поднявшись со скамьи, за здоровье царя.

Иван Васильевич был молчалив. Иногда только отрывисто, как бы отвечая сам себе, он говорил: "Ну что ж, добро, коли так!"

Самый смелый и расторопный из братьев Захарьиных, Никита Романович, приложив руку к груди, громко сказал:

- Мудрое слово молвил, государь! Есть верные рабы у царя. Вот мы!.. Скажи мне царь: влезть на колокольню и бросься оттудова головою вниз. И не буду думать я, и в сей же час богу душу отдам за пресветлого государя...

- Мы такожде!.. Слово царя для нас равно божьему слову, - проговорил Григорий, приложив к груди в знак преданности руку, украшенную перстнями.

Иван еще и еще налил вина. Видно было, что он сегодня хочет много пить. Слова шурьев ему пришлись по душе.