Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

Герасим вместе с Андрейкой едва не потеряли ее из виду. Они шли к кремлевской стене, думая, что и она с ними. Оглянулись - ее нет. С трудом разыскали.

- Экая ты, чего прилипла? - заворчал Герасим, взяв ее за руку. Идем. Да ну же! Ишь, растаяла!

Она отдернула руку, нахмурилась.

- Охимушка, не упрямься! Уйдем отсюда, - ласково погладил ее по плечу Андрейка. - Не прельщайся алтабасами...

Она не обратила внимания и на его слова.

Пришлось обоим силою оттащить ее от лотка с красным товаром.

- Да какая здоровая! Никак не сдвинешь! И чего ты там увидела? Дура! К царю идешь, забыла?

- А ты чего цапаешь? Чего цапаешь? - сердито закричала девушка; в голосе ее была досада, печаль и даже слышались слезы. Она со злом стукнула Герасима по спине.

- А может, ты потерялась бы? Одна осталась!

- И пускай! Без вас бы дорогу нашла...

Успокоившись, все трое тихо направились дальше.

Около стены глубокий ров, наполненный мутною водой.

Слепила белизна стен Кремля, освещенных ярким солнечным светом.

Налево, надо рвом - мост, ведущий в кремлевские ворота.

- Идем туда, - толкнул своих спутников Герасим.

- Не пустят, пожалуй, - почесал лоб Андрей. - Да коли не пустят, через стену полезем...

- Эка расхрабрился! Их тут три стены... Не голубь, чай! Да и через ров как переберешься?! В нем, гляди, сажен десяток с пятком буде.

Все трое вошли во Фроловские ворота* беспрепятственно.

_______________

* Спасские ворота.

В одном из кривых переулков огромного, богатого Кремля беглецы наткнулись на горбуна-чернеца, который "все знал". Он был ласков и на слова не скуп, расспросил парней - чьи они, откуда и зачем идут к царю. Андрейка поведал ему, как его мучил боярин Колычев. Чернец вздыхал, качая головою, ужасался. Назывался иноком Самуилом.

- Так будь же милостив, добрый человек, отведи нас в царевы палаты...

Лицо инока стало печальным, он тяжело вздохнул, скорбно покачал головою.

- Увы, чада мои, не легко то! Грозен наш батюшка-государь, осподь с ним! Не примет он вас, в темницу ввергнет... в железо обрядит... пытать учнет...

Парни переглянулись. Как же так? За правду, за челобитье - в темницу?

Горбун задумчиво погладил бороду и тихо молвил:

- Ступайте, голуби, за мной. Поведу вас к доброму государю, двоюродному брату цареву, ко князю Володимеру Андреичу Старицкому... Поведайте ему горе свое, и приголубит он вас и царя Ивана Васильевича попросит за вас, горемышных.

- Ну, что ж! Веди, добрый человек, к тому доброму князюшке, к болезному заступнику, помоги нам, злосчастным.

Горбун повел их через площадь к небольшому тенистому саду. Широколиственные, могучие клены окружали богатый дворец с узорчатыми слюдяными окнами, обведенными резною отделкою.

У ворот стояла хмурая вооруженная стража в панцирях.

Горбун сказал что-то непонятное рябому усатому воину, - тот пропустил странников внутрь двора. Но только вошли они во двор, как Самуил мигом исчез, будто сквозь землю провалился.

Охима прошептала:

- Чую недоброе.

Герасим улыбнулся:

- Всего-то ты боишься! Никому-то ты не веришь!

И только что Андрейка захотел тоже посмеяться над Охимой, как их окружили вооруженные люди и плетьми погнали к низкому бревенчатому сараю. Герасим и Андрейка пробовали отбиваться, но, получив сильные удары палкою по голове, притихли. Всех троих втолкнули в сарай и заперли.

Ночью в темницу явился с фонарем приземистый, скуластый человек, стал допрашивать узников: кто они, откуда, на кого несут слово царю. Он слушал ответы парней, беспокойно вращая белками и кусая свои громадные черные усы.

- На Колычева?.. На Никиту Борисыча? Ах, проклятые! - злобно произнес он как бы про себя и плюнул сначала в лицо Андрею, а затем Герасиму.

Андрей не стерпел, сорвался с места, сгреб в свои могучие объятия обидчика, повалил его, потушил фонарь. Герасим и Охима помогли парню. Надавали усатому тумаков, связали его, заткнули рот тряпкой и, закрыв дверь, тихо выбрались в сад. Засуетились, нащупывая место, где бы можно было перелезть через ограду. Но только что Герасим с товарищем очутились на воле, как в усадьбе князя поднялась тревога. Охима не успела выбраться наружу. Осталась внутри двора.

На улицу выбежала толпа сторожей в погоню за парнями. Они бежали им в обход, размахивая бердышами.

Андрейка и Герасим принялись кричать о помощи.

Из ближайшего проулка неожиданно выскочили верховые стрельцы. Княжеская стража обратилась в бегство.

Стрельцы окружили парней. Один из всадников слез с коня и близко подошел к ним. Удивленные до крайности, Герасим и Андрей узнали в нем Василия Грязного, того самого дворянина, который приезжал в колычевскую вотчину.

Грязной расспросил их, как они из тех далеких краев попали в Москву и что с ними приключилось здесь, в царском Кремле. Герасим толково, по порядку, все рассказал и про Охиму напомнил, которая осталась во дворе князя Владимира Андреевича.

Снова вскочил на коня дворянин Грязной и повел свой отряд к воротам княжеской усадьбы. Одного стрельца оставил караулить беглецов.

Охима была освобождена из княжеского плена. Она бойко шла, окруженная всадниками, и весело смеялась.

Грязной приказал парням и Охиме следовать за ним. Через огромную кремлевскую площадь отряд двинулся к большому государеву двору.

Андрейка шел вслед за стрельцами и обтирал кровь на щеке.

- Дьявол, всю харю искарябал! - ворчал он. - Ну, уж я ему ребра помял... Жирный какой, лешай!.. Знать, балованный... Не как мы!

- Я тоже его погладил... - усмехнулся Герасим. - Куда вот теперь-то нас ведут?

- Лишь бы жизни не лишили... Погрешить охота! - вздохнул Андрей. Повеселиться в Москве.

Охима подарила ласковый взгляд Андрею (уже не первый).

Грязной был доволен всем случившимся. Когда-то и он служил у князя Владимира Андреевича. Зная, что государь недолюбливает князя, он перешел на службу к царю, чем и доказал свою преданность Ивану Васильевичу. С тех пор он был поставлен царем как бы в охрану к князю. На самом деле обо всем доносил, что узнавал о нем, царю. И вот теперь... "Будет потеха!" - весело и озорно подсмеивался он, поглядывая на своих пленников.

V

В кремлевских хоромах царского советника, благовещенского попа Сильвестра, много цветов, много солнца, много людей, тихие разговоры.

Придет ли какой наместник, либо воевода из уезда, - тотчас же к Сильвестру; вздумает ли кто из вельмож обратиться к государю, непременно побывает у Сильвестра: "в духе или не в духе Иван Васильевич, худа бы не вышло от того челобитья?" (Кстати, не лишнее поискать и заступничества всесильного советника.) О многом толковалось у Сильвестра. Много у него было "своих людей", подслушивавших, что говорят на базарах, в церквах, в кабаках... При царском дворе у него тоже были "свои люди" - доносили обо всем, что слышно было и что делалось в царских хоромах. Особенно следили за царицей. Каждый шаг, каждое слово царицыно становились известными в этом доме. На всю Москву была знаменита "сильвестрова келья".