Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Царевич Иван привскочил, с любопытством перегнувшись через перила вышки, отец дернул его за рукав:

- Сиди! Не шуми.

Увидев бледное, с горящими глазами лицо отца, царевич сразу притих, испугался.

Медведицы, низко опустив голову, будто обнюхивая землю, неторопливо приближались к своим жертвам; согнутые их головы покачивались из стороны в сторону.

- Пошли! - прошептал царь.

Еще мгновение - и прыгнут на монахов, но произошло обратное: на зверей бесстрашно бросился с копьем в руке человек. Это был старец Зосима. Он с размаха всадил копье в одного из медведей.

Тишину огласил страшный, дикий вой медведицы.

- Издохни, дьявол! - прокричал неистовым голосом Зосима.

Не успел он отбежать от раненого зверя, как был сам им же подмят. Зубы медведицы впились в седую голову старца. Хлынула кровь. При виде крови и другая медведица набросилась на людей.

Царь Иван вскочил с места, в сильном волнении облокотился на перила.

- Заволжскую ересь пожирает медведица!.. Жри!.. Жри!.. Жри его!.. едва переводя дыхание, с злобною усмешкою выкрикивал он. - Гляди, гляди, Малюта!.. Головы уже нет!.. Нет головы - нет и умыслов противу царя! Все в ней - в голове. Вся нечисть! Все зло!

- Точно, великий государь. Голова - зачинщица, - с деловитой рассудительностью ответил Малюта.

- И телеса в грех вводит голова. Докудова ее не срубишь - до той поры и покою нет.

Медведица продолжала терзать распластавшуюся на земле жертву.

Остальные семь бродяг, сбившись в кучу, ощетинились копьями, не подпуская к себе зверя. Вторая медведица оскалила зубы, рычала, вся взъерошенная, кружась в какой-то остервенелой пляске.

Царь мрачно улыбался, наблюдая за тем, как обороняются от медведицы охваченные ужасом бродяги. Они то кружились, то приседали, всячески увиливая от лап нападавшей на них медведицы, иногда вдруг дружно наступали на зверя, и зверь, тоненько завывая, пятился, высоко подскакивал, вытягивался во весь рост на задних лапах, пытаясь достать людей через копья. Уязвленный копьем, он снова опустился на передние лапы...

- Знатно воюют еретики!.. - проговорил Иван Васильевич, - на войну бы их... Нет! Нельзя!

- Нельзя, государь! Изменят, передадутся... - засмеявшись, подтвердил Малюта.

- И то правда, наши старцы ух как быстроноги, - покачал головой царь. - Однако, надо медведя пожалеть. Они его заклюют. Они кого хочешь заклюют. У них великая сила! Пошли ему помощь.

Малюта быстро сошел с вышки и отдал приказ стремянному стрельцу, чтобы охотники царского зверинца спустили с цепей еще тройку медведей.

Кучке бродяг пришлось сражаться с четырьмя медведями. Пятый корчился на земле от полученной раны.

В паническом ужасе заметались растерзанные, потерявшие человеческий облик бродяги. Медведи выхватывали то одного, то другого бродягу, валили их на землю, били лапами, терзали их громадными, острыми клыками, грызлись между собою, вырывая их один у другого. Изуродованных и уже бездыханных бродяг звери растащили в разные стороны потешного поля, пожирая их в одиночку.

Царь внимательно следил за происходящим на поле, одергивая иногда беспокойно вскакивающего со своего места царевича Ивана.

Мария Темрюковна зевнула, ей наскучило это зрелище.

- Григорий! - обернувшись к Малюте, сказал царь Иван. - Вели записать имена оных злосчастных в синодики, чтоб в монастырях молились о спасении их душ, о прощении им согрешений против меня и царства... Медведей, испивших христианскую кровь, прикажи казнить. Пускай татарские стрелки покажут нам свою приметливость...

Малюта снова спустился с вышки и приказал царевичу Кайбуле от имени царя пустить на медведей татарских наездников.

Вскоре на потешный двор с гиканьем и свистом прискакали три десятка татарских всадников. Сидя на своих косматых низкорослых конях, они опустили сотни стрел на копошившихся около своих жертв зверей.

Ловко перескакивая через трупы бродяг, они добивали медведей саблями.

- Шкурами зверя одари моих верных бусурман... Никому не дай, токмо им. Заслужили.

Возвратившись во дворец, царь и царица помолились об упокоении душ наказанных им, царем, бродяг.

- Печатный двор святой Апостол печатал и многие молитвы, а несчастные лиходеи сожгли его... Они сожгли слово божие, и кому же было, как не мне, покарать их?.. Они нанесли обиду не токмо царю, но и всевышнему... Грех их неизмеримо велик. Не простит их господь и там... - царь скорбно, со вздохом, указал рукою на небо. - В Книге Царств сказано о нечестивых, не почитавших господа людей в Самарии, - то послал господь бог львов на них, и те львы умерщвляли их... Так будет и у нас!

XII

Курбский, разгоряченный вином, развалившись в кресле, говорил польским вельможам Радзивиллу и Ходкевичу да двум приезжим немецким князьям из Померании:

- Коли царь продвинется на запад и овладеет Вильной, гибель станет и немецким землям... Он приблизится к границе немецкой земли. Не полагаете ли из того, мои вельможные друзья, что немцам и полякам надо бороться вместе?

Радзивилл Николай Янович, воевода виленский, слушал князя в глубоком раздумьи. Гетман, пан Тротцкий Юрий Александрович Ходкевич, с досадой кусал себе губы. Проклятый вопрос: "Москва или немцы? С кем дружить?"

И Радзивилл и Ходкевич много чернил извели на переписку с московским царем, много польских бесед учинили с Иваном Васильевичем. При жизни митрополита Макария просили его, чтобы он помог прекратить взаимную вражду Москвы и Литвы, дабы жить им меж собою дружно, по-христиански, но ничего паны отрадно от Москвы тогда не добились. Ладит великий князь, что-де "не нами разливается христианская кровь".

Радзивилл теперь старался больше молчать, прислушиваясь к речам Курбского. Это тот самый Радзивилл, который совершал свой поход в Ливонию, чтобы вытеснить из нее войска царя Ивана. Это он заключил договор с сословиями Ливонии в Риге на занятие ливонских крепостей польскими войсками. Правда, он, хотя и верный слуга Сигизмунда, не был, однако, уверен в прочности владения захваченными им без боя крепостями ливонских рыцарей. Пока Москва не покорена или хотя бы не обессилена, Польша не может считать себя хозяйкой, собственницей прибалтийских провинций.

Иногда вельможи многозначительно переглядывались. Кому, как не им, знать, что трудно опровергнуть доводы царя, - король Сигизмунд-Август действительно спит и видит, чтобы вместе с немцами двинуться на восток, в глубь России. Но можно ли с Курбским говорить об этом; изменив своему монарху, он легко может изменить и королю, совершить злое дело против Литвы и тем искупить свою вину перед царем. Радзивилл и Ходкевич искушенные в политической игре польские магнаты. Недаром они устроили и сегодняшнюю встречу с Курбским при немцах. Они явно гордились своим "приобретением". Оно - большая победа польского правительства.