Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Не токмо в русских концах ведома,

Но и сущим в море далече...

Вслушиваясь в слова стихиры, Иван Васильевич окидывал всех присутствующих торжествующим, веселым взглядом; он с видом самодовольства поглаживал обитые бархатом локотники кресла.

Из-под густой бахромы ресниц, сверкали лукавою улыбкой черные, томные глаза царицы, искоса обращенные к царю.

Да, она одна только знает, что сам царь нашел у древнего летописца эти строки и велел их переложить на голос. Он хотел, чтоб эту стихиру пели повсеместно в Московском государстве. Царь вчера сказал ей:

- Бог учит человека добру, диавол - злу, а царь и в том и другом самовластен...

Прослушав до конца стихиру, пропетую одними отроческими голосами, царь велел ее повторить всем хором. При этом он вскочил с кресла и сам стал управлять.

Певчие, вперив в него глаза, со всем усердием старались угодить царю. Пот лился градом с их лиц - и от волнения, и от напряжения.

Когда стихира кончилась, Иван Васильевич, тяжело дыша, снова сел в кресло и тихо, устало сказал:

- Спойте теперь, как "Антон козу веде..."

В толпе певчих началось оживление, на лицах и у ... следовала дружная волна могучих басов. Протяжно пропетые слова вдруг сменились скороговоркой, жалобный мотив - веселым, удалым припевом...

И царь, и царица громко смеялись, слушая эту шутейную песню. Боярыни сдержанно улыбались, ибо в присутствии государя смеяться им не положено.

День клонился к вечеру. Пахло липовым цветом, было тепло и тихо, безветренно. Только иногда с озера доносились голоса лебединой стаи.

Иван Васильевич поблагодарил певчих, принял их поясной поклон и спустился с царицею в сад, в сопровождении толпы боярынь.

На обширном месте, огороженном высокою бревенчатою стеною с железными зубцами по верху, шло приготовление к назначенной на сегодня царской потехе. По дороге к смотренной вышке, плечом к плечу, - до самых ворот дворцовой усадьбы, - вытянулись шеренги стрелецкой стражи в красных охабнях, с секирами на плечах.

Малюта Скуратов и Василий Грязной озабоченно обскакали на конях место, на котором должна совершаться предстоящая потеха, отгоняя плетьми от стены толпы любопытных слобожан.

Невдалеке от царевой вышки - места для вельмож, духовенства и чужеземцев, желавших полюбоваться на царскую забаву.

Конные трубачи огласили воздух протяжным, грозным гудом, возвещавшим выход царской семьи из дворца.

Вскоре толпившийся в лугах народ увидел выехавшего верхом из дворцовых ворот государя Ивана Васильевича. На нем был зеленчатый, парчовый с бархатными узорами кафтан. За царем в повозке следовали царица и царевичи Иван и Федор под охраной опричной стражи.

Затем потянулись ближние, опричные и земские, бояре, которым было объявлено, что сегодня царю угодно наказать лиходеев-бродяг и чернецов заволжского толка, коих уличили в пожоге Печатной палаты в Москве.

Когда государь, его семейство и вельможи заняли места, Малюта Скуратов приказал литаврщикам бить в литавры, а трубачам и гудошникам гудеть в трубы и рожки что есть мочи.

К этому невообразимому шуму присоединился еще медвежий вой и лай собачьей стаи.

С потешного поля быстро разбежались заканчивавшие свою работу метельщики. Едва успел скрыться в воротах последний из них, как из погребов и клеток, стоявших под навесами, переваливаясь на четвереньках, выбежал громадный медведь. Он остановился, обнюхивая воздух. Но вдруг на него наскочила стая озверелых псов. Началась горячая схватка между собаками и пришедшим в ярость, поднявшимся на задние лапы во весь рост зверем.

Царь Иван спокойно, с добродушной улыбкою, наблюдал за этой схваткой.

Царица Мария неподвижно, затаив дыхание, следила за тем, как собаки рвали клочья шерсти у медведя.

- Их много, а он один... Какой сильный! - тихо шепнул на ухо царице Иван Васильевич и, подозвав к себе Григория Грязного, сказал ему:

- Помогите псам...

Через несколько мгновений во двор вбежали татарские стрелки и стали осыпать медведя стрелами. Обливаясь кровью, медведь рухнул на землю. Собаки принялись терзать обессилевшего зверя, пока псари не загнали их бичами на псарню.

Царь и царица весело рассмеялись, видя трусливое бегство псов.

- Так им и надо! Не возомнили бы о себе, будто они медведя свалили... - тихо сказал царице Иван Васильевич. - Собачьего хвастовства и так трудно снести без гнева... А теперь, государыня, - хамово отродье губить будем. Не мешали бы царю лиходеи. Того для и наказываю их.

Медвежью тушу убрали сбежавшиеся сюда лапотники. Прицепили испуганно к двум коням и побежали долой с поля. Кони, фыркая, галопом понеслись к воротам.

Когда опустело, выведено было восемь бродяг, одетых в изодранные монашеские рясы. У каждого из них в правой руке было копье. Они были разных возрастов. Среди них находился и старец Зосима. Он, обратившись искаженным от злобы лицом к царскому шатру, что-то стал выкрикивать и грозить кулаком. Остальные, в растерянности, ежились, крестились, переглядывались недоуменно, не понимая ничего. Вид их был жалкий, убогий.

Прошло несколько минут необычайной тишины, и вдруг потешное поле огласилось страшным ревом и диким раскатистым рычаньем.

Лицо царя Ивана вытянулось, губы его что-то прошептали, чего царица не могла расслышать. Царевич Иван радостно захлопал в ладоши. Веселое возбуждение охватило опричных слуг государя. Малюта Скуратов, Василий Грязной и Алексей Басманов неподвижно стояли позади кресел царя и царицы. Лица их окаменели в напряженной настороженности.

Два бешеных медведя - страшные, невиданно огромные чудища, - испугав заплакавшего царевича Федора, бросились вскачь по полю.

Бродяги в ужасе сбились в кучу, выставив вперед копья.

Один Зосима, высоко вскинул руки, сжатые в кулаки, продолжая истошным голосом проклинать царя и его опричников.

- Кромешники! Губители! - кричал он. - Тиран, будь проклят ты на веки вечные! Сыроядец! Пес!.. Душегуб!

Царь наклонился к царице:

- Сей монах - темный невежда! Допрашивал я его. Библии не знает! Какой же он служитель божий? Коли царь библию всю наизусть помнит, то святым отцам и того больше надобно знать. Не жаль мне его. Бродяга он, как и те.

Медведи с остервенением набрасывались на стены, словно желая перепрыгнуть через них, не обращали внимания на сбившихся в кучу бродяг.

Царь с неудовольствием следил за медведями, нетерпеливо ерзая в кресле.

- Кто оное старье выпустил? - спросил царь, обернувшись к Малюте.

- Государь, верь мне: две презлющие медведицы. У них мы отобрали медвежат...

Обежав поле, медведицы быстро обернулись в сторону бродяг. Они издали душераздирающий вопль, - громадные клыкастые челюсти защелкали, будто в лихорадке.