Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Афанасий внимательно слушал Пимена.

- Господь бог смилостивился надо мною... На том земском сборище не быть мне... И не надо, Христос с ними! Пущай собираются... Грех един. Суета сует!

Пимен задумался. Вздохнул.

- В Новгороде же получен от московского великого князя строгий наказ, - быть мне чтобы на том соборе... Уговорили меня архиереи наши, гости да купцы новгородские исполнить наказ великого князя. Вот и приехал я в ваш грешный град.

Совсем тихо заговорил Пимен о Курбском, о том, что он в Польше хорошо принят королем, стал большим вельможей на Литве, хозяином и воеводою ковельских земель... "Умная голова нигде не пропадет", - закончил Пимен свой рассказ.

- Чужой край милостивее к нашим князьям, нежели свой, - с грустью закончил свою речь Пимен.

- Господь с ними, как там хотят. Омываю я руки. Удаляюсь от суеты земной... Не лежит душа моя к порядкам земным. Уйду подале от греха... Как токмо мог батюшка Макарий терпеть такое? Царство ему небесное, милостивцу! - перекрестился Афанасий.

Кабаки в Москве закрыты.

Строго-настрого заказано, чтоб в честь великого Земского собора не было ни хмельных забав, ни гусельного гудения, ни скоморошьих юродств, никакого иного "беснования", но чтобы дни соборных бесед царя с народом протекали, как дни строгого христианского праздника, украшенные добродетелью, смирением, благоговейною тишиной и взаимным дружелюбием...

Генрих Штаден тайно созвал в свою корчму самых близких друзей-немцев, тайных его союзников и советников, среди которых находились Фромгольц Ган, Эберфельд, Вейт Сенг, ливонские немцы, принятые в опричнину, - Таубе и Крузе, и уроженец Померании, слуга государева врача, Альберт Шлихтинг. Все собравшиеся здесь немцы знали русский язык и почти все несли по мере надобности службу, как толмачи.

За кружкой доброго российского пива немцы обсуждали вопрос, как наилучшим способом помочь императору захватить Россию.

- Надобно, чтобы император своею дружбою обманывал царя, - сказал Штаден, - чтобы перехитрил его. Великий князь давно склоняется к тому, что следует поддерживать дружбу с римским императором... Мы не будем обманывать себя: дружба эта нужна царю, чтобы переманить на свою сторону всякого рода мастеров и воинских людей. Его мысль подбить Германскую империю на войну с Польшею. Когда же немцы напали бы на Польшу, великий князь взял бы тогда город Вильну в Литве, чем приблизил бы свою границу к немецкой земле.

Иоганн Таубе, худой, жилистый, безволосый немец, постукивая пальцами по столу, ухмыльнулся:

- Зачем великий князь созывает этот шумный депутационстаг?

Элерт Крузе, его неразлучный друг, обтирая рыжие усы, смоченные пивом, вытянул свое лисье с раскосыми глазами лицо и произнес нараспев:

- Разве вы не знаете, что он "народный" царь?.. Его величество пожелало держать совет с мужиками. Еще бы! Он де-мо-крат!

Все весело рассмеялись.

- Вот слушайте, что мы написали на всякий случай...

Таубе вынул из кармана лист бумаги.

- Мы все записываем для польского короля, что видим и что не видим о Московском государстве и об его деспоте, - сказал с двусмысленной улыбкой Крузе.

- Слушайте, - провозгласил Таубе: - "Многие из вельмож, которые могли прежде выступать в поход с двумя-тремя сотнями лошадей, которые обладали состоянием во много тысяч гульденов, должны нищими бродить по стране и питаться подаяниями, а те, кто были их слугами и не имели ни одного гульдена, посажены в их города и имения, и одному нищему или косолапому мужику было столько дано, сколько десять таких имели прежде. И случилось так, как поется в старой песне: "Где правит мужичье, редко бывает хорошее управление..." Таким образом, состоятельные люди превращены в нищих и ограблены природными нищими, и у многих из них не осталось ни одного коня..."*

_______________

* "Послание Таубе и Крузе" ("Русский исторический журнал",

Петроград, 1922 г., кн. 8-я).

- Понравилось ли вам, что вы слышали? Будет ли это справедливо? спросил Крузе.

Началось общее оживление. Все подтвердили правдивость записи Таубе. Каждый хотел высказать и свое слово о великом князе и о его правлении. Штаден хвалил царя за то, что, "расшатывая старые устои, Иван Васильевич разоряет страну, обессиливает ее".

- Пускай мужики лезут к трону, а головы бояр катятся им под ноги... Пускай они друг друга перережут - легче будет тогда с ними справиться... Сам сатана не сумел бы так навредить московскому дюку, как сам он вредит себе. Хулить царя не следует, он делает то, что нужно... немцам! Императору.

Немцы, переглянувшись, усмехнулись: "Великий политик Генрих! Однако с ним все же следует держать ухо востро: немного больше, чем следует, любит он политическую игру. Такие могут в случае, если окажется нужным, предать и своего друга. Подозрительны его прогулки в тайную избу Малюты Скуратова и дружба его с братьями Грязными".

- Ну, а как ты думаешь?.. - спросил Генрих Таубе. - Что скажет этот царский депутационстаг? Хуже будет Ливонии или лучше?

- Хуже или лучше - не знаю, но скажет он то, что заставит его сказать царь...

- А что заставит сказать его царь?

- Ну, разве я волшебник? Откуда мне знать!.. - холодно произнес Штаден. (О своей записке императору он никому не скажет, нет! Даже от родной матери скрыл бы это.)

Никто не остался доволен его ответом. Все ждали от него каких-то откровений, так как: кто же ближе него стоит ко двору?

Штаден много знает. Он много недоговаривает.

Он все расскажет своему императору, когда наступит его время.

Дьяк Никита Шилепин да дьяк Богдан Ростовцев, прибывшие из Новгорода для участия в Земском соборе, донесли царю, что новгородцы не выполняют грамот царя о наделе землей князей черкасских Асаналея Ахметева, Ислама Ильбиюкова, Ромодана Амахашикова да Гамдем Чимофа, а также Ислама Алеева с товарищами. Три грамоты, посланные от имени государя царя всея Руси Ивана Васильевича дьяком и печатником Иваном Михайловичем Висковатым и казначеем Никитою Афанасьевичем Фуниковым, остались без исполнения. Более года тянется то дело. Никак не хотят новгородцы выделить землю черкасским князьям, приехавшим в Московское государство из горской страны. По царевой грамоте положено наделить их землею в Шелонской и Вотской пятинах из выморочных поместий боярина Гурия Бутурлина. Но власти новгородские мешают этому.

Иван Васильевич, выслушав дьяков, сердито стукнул посохом об пол:

- Так-то новгородцы правят свое крестоцелование! Горе будет им, коли не послушают моей новой грамоты, вы отвезете ее им. А с тою грамотой пошлю я в Новгород и сотню опричников, да цепей изобильно, чтоб на всех непослушных хватило. Цепей нам не жалко, их хватит на весь Новгород. Князья те стали людьми государевыми, и почет им оказывайте, как бы моим друзьям. В том царстве родилась и наша возлюбленная пресветлая государыня, царица московская, Мария Темрюковна!.. Горские люди дороги мне! Казнь лютая падет на головы обидчиков!.. Запомните и огласите в своих местах! Из Кавказских гор едет еще именитый князь, а с ним мурза Чешкан... Их мы также испоместим в Новгородской земле. Упредите там! Дружбу с горскими народами нам сам господь бог заповедовал. Он послал мне в супруги горскую княжну. То была святая его воля.