Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

После этой речи дожа снова говорил Поссевин. Он был разочарован выступлением дожа.

- Миссию синьора Шевригина, - сказал он, - не нужно понимать, как приветствие ради этикета. Надо ее понимать как желание московского государя завязать торговые сношения с Венецией.

Шевригин, не имея никаких указаний со стороны царя, сидел молча, не желая вмешиваться в эту беседу. Самому ему очень понравилась речь дожа.

Поссевин, возвращаясь из Дворца Дожей в гондоле с Шевригиным, с удивлением разводил руками:

- Не понял дож того, что я хотел ему сказать...

На воде стемнело. Над фасадом церкви выступил бледный месяц. В вечерних просторах неба едва заметно проступали звезды. На соборы, дома и мосты, нежной прозрачной позолотой проведя длинную светящуюся дорогу по воде, легло сияние месяца. На судах всюду засветились многоцветные фонарики, повисшие в вышине на мачтах. На гондолах также были прикреплены фонарики, и в синем мраке они причудливыми блуждающими огоньками скользили над водой.

Где-то слышался женский смех, песни. Рыбаки и гондольеры разъезжались по домам после дневного труда.

Шевригину взгрустнулось о Москве: скорее бы!

IV

Робко перешептывалась царица Мария со своей бабкой, Демьяновной, вынянчившей ее с колыбели.

- Великое мое горе... Не в чести я у моего государя батюшки. Совсем забыл он меня... Смотрит косо, мало говорит. В сердцах готов побить. Бояться я стала его. Страшно!

Демьяновна вздохнула и ласково сказала:

- Государыня, у меня на примете старушка одна есть, ведунья, а у нее заговор в запасе на укрощение злобных сердец. Коли позвать ее во дворец, да рубаху государеву ей припасти, то она порчу из царского сердца живо изгонит... бес жестокосердия скоком ускачет из государева нутра... Дозволь, матушка, позвать ее во дворец?

Демьяновна поцеловала руки царице Марии.

- Ну, что ж, Демьяновна, приведи. Да так, смотри, чтобы царь батюшка Иван Васильевич не увидел, - нето худо будет и тебе и мне!

- Добро, красавица, болезная моя, Марьюшка, коли приказывать изволишь, приведу ее во дворец, да так, чтобы государь Иван Васильевич и слухом не слыхивал и видом не видывал. Кто сам себя стережет, того и бог бережет. Посиди тут, голубушка, одна, покудова я сбегаю за ней. Я скоро.

- Что же мне делать в моей неволе, как не сидеть? Докука возьмет - на колени стану перед божницей, да и богу помолюсь...

Демьяновна поклонилась и вышла.

Мария вспомнила тот день, когда отец привез ее в Александрову слободу на смотр невест. Поместили ее тогда в большом доме, где было собрано множество красавиц со всего Московского государства, дочерей бояр и дворян. Она хорошо помнит, как трепетали в страхе и томительном ожидании собранные в этом доме боярышни и дворянки. Каждой из них полагалось подойти к царю, опуститься перед ним на колени и, бросив к ногам царя платок, вышитый золотом с жемчугом, поклонившись, удалиться.

А дальше... Трепетное, взволнованное ожидание всех девушек - кто царю больше всех понравился?

Помнится, как к постели, на которой лежала она после смотра, уткнувшись в подушку от только что пережитого стыда и волнения, подошел старый боярин, присутствовавший при смотре, и сказал:

- Вставай, Мария Федоровна, государь наш батюшка Иван Васильевич остановил свой выбор на тебе. Поздравляю тебя!

Она помнит, с какой завистью смотрели на нее все красавицы, собранные в этом доме.

И почему-то тогда она вдруг разрыдалась.

Все это теперь ей ясно представляется. И опять ей хочется плакать, рыдать безудержно.

Горница, где теперь происходил этот разговор царицы со старой мамкой, ютилась в верхнем этаже большого терема. Его совсем недавно отстроили по приказу царя в дальнем крыле дворца.

Стены и полы царицыной комнаты закрыты были коврами, присланными Ивану Васильевичу персидским шахом "за недружелюбие царя к туркам" и в благодарность за пропуск англичан и других заморских купцов через русские земли в Персию. Резьба и затейливые золоченые узоры - листья, травы, птицы, выпиленные из дерева, обрамляли окна и двери горницы. Потолки лазурные в серебряных звездах. В углу сияла огнями лампад большая, в три раствора, божница.

Мария сидела на софе, привезенной с Кавказа государевыми послами от грузинского царя. Вышивала. Ее красивое юное личико было задумчиво. Голову украшала шелковая, с жемчугом, повязка голубого цвета, что делало ее с виду совсем девочкой. Царя соблазнила ее юная чистота. Женитьбу совершил он без церковного согласия. Духовенство, строго ведя счет женам Ивана, считало Марию Нагую седьмой женой. Против этого брака восстало духовенство. Женитьба царя была приравнена к наивысшему греху, превосходящему даже богохульство.

Царица думала: уж не за то ли бог ее наказывает, что вышла замуж она, нарушив церковные уставы? Да и как было ослушаться отца, Федора Федоровича, да его братьев Семена, Афанасия да Александра Федоровичей, а также и двоюродного брата Михаила Александровича? Ведь все они только того и добивались, чтобы с государем породниться и к его трону поближе стать? Царь приблизил их к себе, своими милостями жалует, дворцы им понастроил, высокие должности дал в государевых приказах.

Теперь все они довольны и счастливы, и ей велят быть счастливой и довольной, и каждый день благодарственную молитву богу они сообща читают за то, что господь удостоил ее, Марию, браком с царем всея Руси. Поклоны бьют без счета и усталости.

Знают ли они, как тяжко ей-то самой выносить мучительную неволю в государевом дворце?! Прежде, живя в отеческом доме, она могла свободно выходить, куда ей захочется. Отец не кичился своим происхождением. Ведь и кичиться-то было совсем нечем заурядному дворянину. И незачем было ему свою дочь держать под замком, как то водится у именитых бояр. А теперь... каждый шаг на счету у дворцовой стражи, охраняющей покои государыни. И к себе водить, кого захотела бы она, царица, - ей не положено без согласия на то государя. Изменилась ее жизнь! И не к лучшему, а к худшему! Но кому поведаешь о том?!

Что делать - надо терпеть! Такова уж, видно, судьба.

Во время этих размышлений царица не заметила, как в ее покои тихо, мягко ступая сафьяновыми сапогами, вошел сам Иван Васильевич. Он незаметно подкрадывался к ней. Царица испуганно вскочила со своего места; покраснев до ушей, низко поклонилась царю.

- Добро пожаловать, батюшка пресветлый государь! - едва слышно от волнения произнесла она. - Испугал ты меня!..

Большой, плечистый, широкий - царь целою головою был выше Марии. Вся фигура его, усталого, постаревшего, поседевшего владыки, казалась чудовищно огромной рядом с худенькой Марией!

- Не ждала? - тихо спросил он, наклоняясь, чтобы поцеловать жену.