Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

- Чего ради ее братец так печется о моем царевиче? Не нравятся мне сии душеполезные заботы его.

Федор, очнувшись от своего молитвенного забытья, медленно поднялся, подошел к отцу.

- Добро пожаловать, батюшка государь!

- Феодор! Беда навалилась на меня, - опять у тебя гнусный бродяга чей-то! Берегись! Дальше будь от них!

- Слушаю, батюшка государь, - тихо проговорил царевич.

- Пришел я проведать тебя да побеседовать с тобою о делах, как отец, государь твой.

- Что же, батюшка, побеседуем... - смиренно кивнул головою Федор.

- Слыхал ли, что в Сибирь я отправляю войско под началом князя Быховского?

- Нет, батюшка государь, не слыхивал...

- А знаешь ли ты, что сибирский царек не платит нам положенной дани?

- Не слыхивал и того.

Царь грустно усмехнулся.

- Кому уж, как не тебе, то бы знать должно?!

Повернувшись к вельможам, царь приказал им удалиться, подождать его за калиткой сада. Когда ушли, он взял царевича под руку и велел ему сесть рядом с собой на скамью.

- Феодор, - тихо начал он, - ты мой наследник...

Увидев, что гусляр стоит в дальнем углу сада, царь погрозился на него посохом.

Странник в испуге бросился бежать в калитку.

- Много их что-то в Москве развелось. Не худо бы этого добра поубавить, - гневно проговорил царь. - Садись. Думаю я, царевич, можно ли тебе оставить царство, когда у тебя весь свет - в монахах, в странниках да в юродивых? Погляди, как царские дети в иных странах к престолу готовятся.

Иван Васильевич задумался.

- Помни: блаженны народы, именующие своих владык отцами. Кротость и величество должны сиять на челе царского отрока. Следует сделать себя народу любезным, а народ послушным - вот каковы должны быть дела твои. Личина пономаря у царского детища - посмешище в глазах народа. Честь быть отцом народа - нелегко, Феодор, дается. Имя победителя пишется на камне, а титло отца отечества запечатлевается в сердцах.

- Прости, батюшка государь, коли грешу перед тобою, не ведаю того, как быть любезным... - робко проговорил царевич. - Молюсь господу богу, чтобы помог мне... Молюсь!

- Хотелось бы мне, чтобы мой сын и наследник стал во главе моих отборных полков, что пойдут на Кучума. Да не могу. Не годишься. Хотя разумом ты и не глуп, но простые казаки, разбойники, волжская вольница годятся, а ты - нет. Нет державства в твоем характере - мягок ты лишку. Послал я в те места казаков... После того пойдут и мои воины. Славное дело впереди.

- Пошли и меня, государь... Послужу...

Царь рассмеялся.

Во время этой беседы Ирина ушла в дальние аллеи сада.

- Позови жену.

Федор крикнул:

- Ирина! Ирина!

Она быстро приблизилась к скамье, на которой сидели царь с сыном.

- Не пускай к нему бродяг... Негоже царевичу забавляться их забавою. Коли еще увижу, голову срублю тому бродяге. Стыдитесь людей!

- Слушаю, батюшка государь...

Царь сощурил глаза, глядя на Ирину.

- Нет ли какого умысла тут? Не во зло ли нам то делается?

- Не ведаю, государь, о чем твоя речь? - смело сказала Ирина.

- Чего ради толкутся у вас святоши-бродяги? - строго спросил ее царь. - Ты не знаешь?! Отвечай!

- Царевич того желает.

- Точно, батюшка государь, точно. Сам я о том тоскую, спохватившись, вмешался в разговор царевич.

- О господи! - возведя глаза к небу, с тяжелым вздохом воскликнул царь. - Доколе же, господи, ты будешь карать меня?

Он молча вперил свой недоуменный взгляд в лицо царевича.

- Что ты, государь, так на меня смотришь?

- Страшно, Феодор! Страшно твоему отцу! За тебя страшно.

Царевич с растерянной улыбкой посмотрел на Ирину.

- Зачем страшиться? Молитвой господней отгоняю я от себя всякий страх. Ничего не боюсь, ибо с нами бог, вседержитель.

Царь Иван вскочил с места и, грозно замахнувшись на царевича посохом, закричал:

- Молчи! Над отцом смеяться вздумал?

- Что ты, батюшка? Что ты, батюшка! Я так... попросту...

- Царский сын ничего не говорит "так", ничего не делает "попросту". Помни и денно и нощно: ты наследник царя!

Царь закашлялся, схватился за голову и застонал.

Федор всполошился:

- Батюшка, что с тобой?!

Иван Васильевич не отвечал; низко согнувшись, что-то шептал про себя. Перед ним снова, как живой, предстал покойный Иван Иванович. Опять эти глаза!

Федор побежал в дом, принес маленькое распятие.

- Приложись, государь!.. Приложись!.. Лучше станет.

Царь тяжело приподнял голову, в глазах его были слезы. С ужасом он взглянул на сына, отстранив рукою распятие.

- Уж лучше бы... ты! - раздался его горячий, из души, казалось, вылетевший шепот.

- Святой водицы принести... Побегу, принесу.

Царь через силу поднялся со скамьи и медленной, разбитой походкой вышел из сада.

В уютной, соседней с опочивальней комнате сидел на софе царь с черничкой Александрой.

- Прощай, голубка моя!.. Спасибо тебе!.. Поддержала меня в горькие для меня дни... Но и теперь мне не весело. Однако не волен царь стать твоим супругом. И без того по всем государствам пошла молва о распутстве московского тирана. Довелось мне книгу одну видеть. Писана она бывшим на московской службе немцем. Сказано там, что я тысячу наложниц вожу повсюду за собой...

Царь горько усмехнулся. Улыбнулась и Александра.

- А на деле... И двух жен попы не признали моими женами. Взял лишь молитву, но не обряд венчания. Где уж тысячам?! Попы за мной следят, словно псы. Каждый шаг царя обнюхивают и судят в монастырских кельях, в дворцовых теремах, на площадях и в кабаках.

Александра спокойно слушала царя, и печалясь и втайне радуясь тому, что царь намерен отправить ее в родную усадьбу.

Он продолжал:

- Донесли мне мои тайные люди, будто и про тебя сказывают небывалое... Да, моя горлица, - высота сана имеет свои стеснения, свои оковы уединения, свои печали. Вокруг смерда нет такого вероломства от его ближних, какое обитает около облеченных высоким саном. Великолепные чертоги вмещают лютые заботы, едва ли не большие, чем в хижине сошника. Не обижайся на меня! Царица страдает... Срам ей! Судит меня. Нагрешил я. Буду замаливать свои грехи.

Он крепко обнял Александру.

- С тобою я молодею, от тебя выхожу я бодрый и приступаю к делам своим спокойно, с верою и терпеньем, но, увы!.. начал страшиться злобности попов в такое лютое, неудачливое время. Сколь ни боролся я с ними, все же они сильнее меня. Прекрасные ланиты твои, как утренняя заря, освежают силы мои, когда просыпаюсь я около тебя, но когда наступает день, я теряюсь в мыслях, как быть мне с тобой. Уйди, красавица, господь с тобой! Сегодня в ночь увезут тебя от меня... Буду тосковать я, плакать стану по ночам, однако... расстанемся.

Александра взяла руку Ивана Васильевича и покрыла ее поцелуями.

- Государь мой, батюшка Иван Васильевич, нелегко и мне расставаться с тобою. Осчастливил ты меня. Благодарю тебя за твои милости ко мне. Коли господу богу так угодно, отпусти меня... Буду плакать и я, буду тосковать о тебе. Моему горю покоряюсь я безропотно, ибо я раба твоя. Одна утеха, что дите свое увижу.