Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

А когда Иван Васильевич замолчал, царевич, поправив свои рыжеватые волосы, робко промолвил:

- Мне рассказывал дьяк Совин, будто на море просторно и рыбы летают над водой...

Царь Иван пристально посмотрел в лицо сына.

- Просторно и на моей земле, зело просторно. И не за тем я гонюсь. Матушка Русь не обижена простором. Нам море... море нужно на Западе. Понял ли ты меня? Рыбы пускай летают там, а нам надобно, чтобы корабли наши летали по всем морям.

Новыми кивками головы царевич подтвердил, что он понял слова отца.

- Коли меня не будет, ближним советником своим сделай Бориса. Он разумом не обижен. Он поможет тебе в трудных делах, а с аглицкими людьми будь осторожен.

Посидев молча, царь вдруг спросил сына:

- Жаль тебе будет отца, коли он богу душу отдаст? Немощен я, болен, пухну нивесть отчего. Чувствую свой скорый конец.

Глаза царя Ивана, большие, полные внезапно нахлынувшей на него горькой озабоченности, испугали царевича. Царь ждал ответа.

- На все воля божья, государь... - сокрушенно потряс головою царевич Федор.

- Дурак! - топнул ногою царь, поднялся быстро с места и разбитой походкой, высокий, сутулый, опираясь на посох, пошел к дверям. Остановившись на пороге, он снова гневно повторил: - Дурак!

И вышел.

X

Дрожащей рукой царь Иван отодвинул занавес.

Испуганными глазами взглянул на небо.

Лицо его перекосилось от ужаса: на небе, в темной вышине, застыло крестообразное небесное знамение. Мутно-золотистое, оно повисло между церковью Ивана Великого и Благовещенским собором.

Иван Васильевич велел приближенным накинуть на него шубу. Опираясь на посох, вышел царь на Красное крыльцо наблюдать дивное видение, о котором только что сказала ему царица.

Долго молча смотрел он на небо, усеянное густой звездной россыпью, и на этот таинственный крест, смутно проступавший в небесной глубине, и вдруг, зашатавшись от слабости и поддерживаемый Бельским и Годуновым, прошептал:

- Вот знамение моей смерти! Вот оно!

Успокаивая Ивана Васильевича, загудели бояре:

- Полно, великий государь, батюшка!..

- Грешно, великий государь, батюшка!..

- Пожалей царицу и дите свое, Иван Васильевич!

Закрыв глаза, государь молча слушал причитания бояр. Со стороны реки дул прохладный ветер. Царь обернулся навстречу ему, глубоко вдыхая в себя свежий воздух. Ночь теплая. Днем таяло.

Неподвижный, таинственный пришелец из глубин вечности неотступно преследовал взгляд царя...

- Уведите меня! - прошептал Иван Васильевич.

Бояре под руки отвели его в опочивальню. Тяжело дыша, совсем расслабленный, грузно опустился он в кресло. Открыв глаза, долго и со вниманием осматривал окружающих его вельмож.

- Так ли?! Правда ли, что не хотите вы, чтобы я умер?! - с трудом выговаривая каждое слово, спросил он их.

Опять заголосили бояре, уверяя царя в своей преданности престолу.

Выслушав их, он усмехнулся:

- Можно ли тому верить?! Дорог ли я вам, как вы то говорите? Когда я умру, вам посвободнее будет... Царевич не такой... Он другой.

Бояре стали на колени, расчувствовались, принялись слезно умолять царя не говорить таких слов.

- Буде! - произнес царь. - Коли так, мне и умереть не страшно. Государство мое не погибнет. Царевичу Феодору будете служить, как и мне...

Бояре, склонив в унынии головы, слушали слабеющий голос царя:

- Нет!.. Нет!.. Не то! Я не хочу умирать!.. Не буду...

Царь впал в беспамятство.

Черные мысли о близкой смерти в последние дни одолевали царя. Часто он запирался в своей моленной и со слезами на глазах молил бога об отпущении ему грехов. Наедине перед божницей он начинал перебирать все, что знал дурного о себе. Но, вспоминая о своих жестоких казнях, он часто вдруг приходил в крайнее смущение. Властно захватывала мысль: как же он мог иначе поступить?! А если бы он помиловал изменников, что тогда? Не случилось бы разве ущерба христианской вере, не послужило ли бы это порухе в государстве, устояла ли бы тогда Русская земля перед недругами? Он знал, он чувствовал, что великое горе постигло бы Русь, если бы он пошел на поводу у бояр-изменников, у друзей князя Курбского. Невольно задавал царь себе вопрос: велик ли грех государя, который губит изменников?

Эти размышления казались ему грешными, он отгонял их от себя, оставаясь не убежденным в их греховности. Он путался в своих взбудораженных мыслях, заглушая их неустанными, мучительными поклонами, бия лбом об пол, покрываясь потом и обессиливая окончательно.

- Прости меня, господи, - шепчет он при каждом поклоне, а дерзкие мысли лезут и лезут в голову: "за что прощенье? разве ты виноват?" Но... смерть! Она заставляет, она требует отрекаться от себя, от земной правды, во имя правды небесной, о которой постоянно твердят ему обиженные им попы и монахи. Но и тут царя берут сомнения: разве можно почитать "небесной правдой", что монастыри имеют десятки тысяч десятин земли, а иной служилый, всю жизнь проведший на полях брани дворянин, и десятины не имеет, слоняется, как нищий, по городам?! Опять сомненья, опять неверие! Монахи своекорыстны!

Вчера только он приказал казнить одного монаха, который оскорбил царское имя в спорах с дьяком, отмежевавшим у монастыря землю в пользу дворянина.

Было страшно, боязно давать такой приказ, а нужно.

Теперь проклинают, поди, его, царя Ивана, все иноки того монастыря. А не казнить?.. Не мог царь. Пускай даже перед смертью!

Опять!.. Опять! Иван Васильевич спохватился и снова стал беспощадно биться лбом об пол, моля у бога прощения за казнь монаха.

И снова, как бы оправдываясь перед богом, он вспоминает королей Людовика XI, Генриха VIII, Эрика XIV, Марию Английскую, папу Григория XIII и всех других государей, также не щадивших своих врагов. Царь старается сам себе доказать, что он не столь жесток, как они.

Выйдя из моленной, царь невольно тянулся к окну и снова, содрогаясь от ужаса, вглядывался в мутно-золотистый крест на небе.

- Уйди, смерть!.. Уйди!.. - шептал он, пятясь от окна.

Однажды царь распорядился послать в Холмогоры и Колу за ведуньями и колдунами, о которых ему рассказали поморы. Поморы, приехавшие в Москву, наговорили много чудесного о тех ведуньях и колдунах, - что они и судьбу, де, предсказывать могут и лечить разные недуги ловки.

Бельский на другой же день послал за колдунами гонцов к Студеному морю.

Герасиму и Андрею посчастливилось не только встретиться в Холмогорах, но жить в одной избе и, как встарь, по-дружески беседовать, вспоминая далекие годы детства, побег из вотчины Колычева и ливонские походы.

При свете лучины, тепло натопив печку, сиживали они вечерами на скамье и делились своими впечатлениями о пережитом. Герасим рассказал Андрею, как он подружился с эстами, как они заодно с русскими порубежниками отбивались от немецких разбойников, нападавших на русские станы, как охраняли они устье Наровы, чтобы дать безопасный выход кораблям нашим и иноземным в море и к Нарве. Да и нашествию шведов они, тоже вместе с эстонскими крестьянами, давали жестокий отпор, невзирая на свою малочисленность. В защите Нарвы также участвовал Герасим. Он рассказал Андрею и о той жестокой сече, которая произошла под Нарвой. Семь тысяч русских воинов, стрельцов, жителей Иван-города и эстов полегло в этом бою. Нелегко досталась Нарва и шведам! Их полегло еще больше.