Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

- Слушаю, великий государь. Приказывай.

- Чего там толпится народ? - недовольно спросил Федор и, не дождавшись ответа, проговорил сморщившись, с досадой:

- Не было бы беды, коли и повременили бы...

Борис Годунов вскинул свою курчавую голову и громко, почти с отчаяньем, воскликнул:

- Помилуй, государь! Пожалей холопов своих!.. Пожалей беспастушную Русь! Ни единого часа она не может быть без венчального владыки! Побойся греха!

Борис Годунов пал на колени:

- Страшись, государь! Пошатнется трон от промедления! Время сторожит каждый вздох наследника престола... Торопись! Выйди к ближним боярам. Пускай бьют челом в верности тебе и государыне. Они - холопы твои. Ты... ты... в страхе держи их... Заставь их...

- Молчи, Борис! - недовольно перебил его Федор. Помолившись на икону, он отрывисто сказал: - Идем!.. - поразив Бориса Годунова своим властным, необычайным для него голосом.

Проходя сводчатым коридором впереди Годунова, Федор Иванович негромко спросил:

- Митрополит с ними?

- С ними, государь.

Около входа в большую приемную палату Борис Годунов обогнал царевича, чтобы торжественно распахнуть перед ним дверь.

Увидев входившего в палату Федора Ивановича, бояре и думные дьяки опустились, как один, как колени. Воцарилась тишина. Один митрополит, держа в руках крест и евангелие, стоял на шелохнувшись.

Вдруг, обернувшись лицом к боярам, он властно произнес:

- Бояре! Целуйте крест великому князю, царю всея Руси и государю нашему, Феодору Иоанновичу!

Борис Годунов и Бельский, один - справа, другой - слева, приблизились к трону и вложили в руки царя Федора державу и скипетр. Федор Иванович крепко прижал их к груди, внимательно осматривая коленопреклоненную толпу придворной знати.

Бояре, поднимаясь с пола, по очереди подходили к митрополиту и с великою покорностью и смирением прикладывались к кресту, а затем, приблизившись к царю Федору, целовали его руку, в которой находилась держава, и, подобострастно кланяясь, пятясь, удалялись от престола к своим местам.

Когда был завершен обряд присяги, царь Федор сказал тихо, но твердо:

- Божией милостью, мы, ныне государь ваш, обещаем быть достойными памяти покойного милостивого батюшки нашего Ивана Васильевича, преставившегося в вышние чертоги господа вседержителя. Служите вы и мне, как служили моему батюшке.

Поклонился и твердой походкой удалился во внутренние покои. За ним последовал Борис Годунов, Богдан Бельский и Никита Романов.

Оставшись один, Федор Иванович соверешенно обессиленный опустился в кресло.

- Благодарение богу! - перекрестился он с глубоким вздохом облегчения.

Теперь он сам удивился своей твердости и решимости в принятии царского сана; в голове его даже зашевелились мысли о скорейшем венчании на царство в Успенском соборе. Он проникся каким-то особым преклонением перед самим саном царя, втайне трепеща от страшного величия власти царя Русской земли.

Ведь он до этого при одной мысли втайне всегда считал себя недостойным быть царем... а теперь вдруг, незаметно для самого себя, потянулся к царской короне, давая мысленно обет: быть твердым защитником и опорою христианской церкви. То, что он хотел бы сделать для нее раньше и не мог, теперь он сделает для нее. Он готов дать торжественную клятву в том.

"Царь" - это слово постепенно приобретало для него особое очарование, и уже первая встреча с униженно лежавшей у его ног толпой бояр оставила в душе его что-то новое, пробудившее его честолюбие. Будто он сидел до этого в душной комнате, окруженный иконами и лампадами, и вдруг распахнулось окно, в которое ворвались солнце и свежий, оживляющий воздух, напомнив о бесконечном величии божьего мироздания... Не сам ли господь, не его ли ангелы распахнули то окно?..

- Такова воля господня... - шепчет в волнении Федор Иванович.

За дверью послышался шорох и кашель.

- Кто?! - быстро вскочил с своего кресла Федор, подозрительно прислушиваясь к шороху.

Дверь тихо отворилась. Низко кланяясь, вошла его красавица-жена Ирина. Он быстро приблизился к ней, обнял ее, крепко-крепко олобызал и громко, с каким-то ранее неведомым ей, мужественным восторгом произнес:

- Ты - царица! Слышишь?! Помолимся! Господь поможет нам...

Оба опустились на колени перед иконами и принялись усердно молиться.

За окнами слышался торжественный перезвон кремлевских колоколов. Борис Годунов и митрополит подняли на ноги всех московских звонарей, чтобы сменить печаль на радость...

По воле покойного царя Ивана Васильевича Борис Федорович Годунов был назван правителем государства, первым помощником царя Федора. Князей Ивана Мстиславского и Ивана Васильевича Шуйского и боярина Никиту Романова покойный государь назначил помощниками Годунова.

Царь Федор, после ухода царицы, собрал их у себя и велел учесть все золото и драгоценности, которые остались в государственной казне после смерти царя Ивана Васильевича.

Началось новое царствование.

Мечта пушкаря Андрея Чохова осуществилась.

В тысяча пятьсот восемьдесят шестом году он создал, наконец, ту пушку, которую хотел поставить в Кремле на самом видном месте, чтобы она говорила приезжим иноземцам о богатырской силе русского народа, о его непобедимости, о его способности творить чудеса, о его могучей артиллерии. Пушкарь Чохов вложил в нее свою любовь к родине, свою веру в ее неумирающую славу.

И назвали ее - "царь-пушка".

Герасим, Параша и их дочь Наталья, которых Разрядный приказ оставил в Москве при Стрелецкой слободе, в сопровождении Андрея, Охимы и сына их Дмитрия ходили в Кремль любоваться работой их друга, знаменитого литца.

Был праздничный день. В Успенском соборе, в присутствии царя Федора и царицы, а также находившегося при них Бориса Годунова, митрополит служил торжественный молебен по случаю перевода Беломорского торга во вновь построенный по мысли царя Ивана Васильевича город Архангельск.

- И моя копеечка не щербата, - самодовольно сказал Андрей Чохов, слушая благовест кремлевских колоколен. - Знатную огневую ограду поставил я там для защиты сего города. Пускай попробуют теперь вороги напасть на него. Достойный отпор наши люди учинят им.

Вечером в доме Чохова состоялась веселая пирушка. Пили. Пели. Плясали. Впрочем, этим дело не кончилось: в разгар веселья Андреем был сделан намек, что, де, "мы скоро совсем стариками станем", а "наши детки Митька да Наташа - должны продолжать наш род. Не так ли?" Против этого ни с чьей стороны возражений не последовало.

Начало доброму делу было положено.

Эпилог

______________________________

Балтийское море величаво колышется, посеребренное бледной улыбкой холодного восхода. Небо синее, прозрачное, - осень склонилась над водной пустыней... Двадцать кораблей, оставив Санкт-Петербург, вышли из устья Невы, распустив белоснежные паруса. Впереди: "Ингерманландия" и "Полтава", построенные по чертежам царя Петра Алексеевича и под его наблюдением. Русский флот гордился "Ингерманландией". Сам царь писал: "Ингерманланд" на парусах зело изрядный, так что лучше его нет, и только не отстают от него братья его, а приемыши все позади". "Приемышами" царь назвал корабли, приобретенные за границей, чужеземные.