Валентин Костылев - Питирим (Человек и боги - 1)

- Берите пример с великого мужа, родившегося в здешнем граде, с Кузьмы Минина... Потомство никогда не забудет его преданности родине. Он спас Русь от порабощения... Помните о нем всегда и берегите его гробницу...

Филька оживился. "Эге! - подумал он. - А кто первый пошел на призыв царя и завел в Нижнем овчарное производство? А кто перековал столько вредного для царской власти народа?"

И показалось ему, что если царю укажут на него и доложат о его, Филькиных, подвигах во славу Петрова владычества, то царь обнимет и поцелует его и скажет всему народу: "Вот у вас тут новый объявился Минин, у вас под носом, а вы его не видите и не оценили по-настоящему. Что вы за люди?!" И всех укорит, а его осыпет наградами.

Эти размышления приободрили Фильку, и он немного высунулся вперед и в ответ на улыбку царицы, смотревшей, как ему казалось, на него, он смиренно потупил очи, стараясь выразить на своем лице преданность престолу...

Сожалел он в душе только об одном теперь. О том, что ему не видно своего лица - удается ли выразить на нем то, что хочется, и не заметно ли, что он, Филька, был раньше раскольщиком и помогал...

"Нет, нет! Лучше не думать, а то узнают!"

Филька оборвал течение мыслей, сделав лицо еще скромнее и счастливее.

Петр расспрашивал Волынского: сохранился ли в Нижнем кто-либо из рода Мининых, и узнав, что никого не осталось, выразил свое по этому поводу сожаление. То же самое высказала и царица.

- Однако надобно будет нам всем помолиться у гробницы сего великого мужа, коему все мы обязаны нашим благополучием. И не может быть того, чтобы когда-либо имя сего героя было забыто на нашей земле! Ибо оно есть знак непобедимости родины нашей.

Сказав это, Петр поднялся и помолился. Точно по команде поднялись и все присутствующие и тоже перекрестились.

После обеда Петр верхом, окруженный нижегородскими властями и генералами, поехал осматривать город.

IV

Филька встречал царя, а Степанида пекла сладкие пироги и крендели; ее сынишка ползал тут же на большом ковре; она поминутно оглядывалась и покрикивала на свою "радость".

И вот вдруг дверь отворилась, а на пороге появился цыган Сыч. Руки опустились от неожиданности и страха у Степаниды Яковлевны. Она смотрела на него и не могла слова вымолвить, - на языке вертелось одно: "Уходи! Зачем пришел?" А сказать не было сил.

Цыган Сыч мягко, вежливо вошел в горницу и без приглашения сел на скамью.

- Не ждала, как видится?

- Я тебя и в живых-то не считала, а не токмо что... а ты вот, оказывается, ишь! - сказала она с какою-то досадою, отвернувшись от гостя. Сыч улыбнулся, заиграл белками:

- Не одним купцам небо коптить, небось, и нашему брату хочется.

А потом перевел взгляд на ребенка.

- И-их, какой алашка-букашка! Чей это?

Степанида вспыхнула:

- Мой.

- Э-эх ты, - вздохнул цыган, оглядывая с ног до головы Степаниду и качая головой.

- А ты уходи, - всполошилась она, - а то, пожалуй, Филька придет, да пристав Кузьма Петрович с ним, да Пушников - нехорошо будет...

- Не бойся... За царем бегают они по городу, как на собачьей свадьбе.

- Но могут соседи увидать... Уходи.

Сыч опять вздохнул, не спуская с нее грустного взгляда.

- Я пришел увести тебя с собой...

- Куда?!

- Мало ли места в нашем царстве-государстве?

- Я - жена... Венчанная теперь.

- А это не беда... Поп и у меня найдется. Какую хочешь службу тебе отслужит, а супружествовать не хуже Фильки буду... Была бы ноченька светла да месячна, были бы мысли соколиные да конь лихой.

И подошел к Степаниде. Хотел ее обнять, а она отскочила, лицо ее стало испуганным:

- Что ты! Что ты! Я жена живого мужа... И притом же: грех! Обманывать нельзя, да и дитя смотрит на нас...

- А я уберу его, - нагнулся Сыч, чтобы взять ребенка и унести в соседнюю горницу.

Степанида бурею сорвалась с места и, схватив цыгана за плечи, с силою оттолкнула его в сторону.

- Ого! - сказал он. - Ты такая же сильная. А душа стала у тебя овечья...

Петюшка смотрел на "дядю" большими черными глазами, в бахроме крупных ресниц, с любопытством. Улыбнулся. Обнажив сильные, белые зубы свои, добродушно улыбнулся и цыган.

- Не узнаешь? - потрепал Сыч весело Петюшку за подбородок. У Степаниды навернулись слезы.

- Он маленький, - сказала она растроганно.

Сыч остановил долгий, пристальный взгляд на ней.

- Не хочешь с ним расставаться? - спросил он Степаниду, указывая на мальчика.

- Да.

- Мы и его захватим с собой...

- Зачем мучаешь меня? Что я тебе сделала плохого? - заплакала Степанида.

Лицо Сыча было озабоченным. Он обнял жонку, стал утешать:

- Голубиная радость моя! Лебедь белокрылая моя, лебедушка! Не плачь, не тужи, Яковлевна... Замучил тебя аспид твой Сухарь Сухаревич, первой гильдии свиная харя. Скажи слово - и убью я его, гада этакого, и зарою тут же, под его хоромами, подлого.

Степанида вырвалась из объятий Сыча, подхватив с пола сынишку, и побежала в соседнюю комнату.

- Куда, куда ты, голубиная моя радость! - рванулся цыган за ней.

- Уйди! - завизжала она, а лицо ее стало таким злым и противным, что у Сыча невольно мелькнула мысль: "Ужели это Степанида?!"

Он остановился посреди комнаты на ковре, растерянно поглаживая курчавую голову.

- Что же теперь ты - за человека меня, выходит, не считаешь? обиженно спросил он.

Степанида сидела надутая, прижав к себе крепко своего сына, точно кто-то собирался его отнять у нее.

- Ты чего же испугалась? - продолжал цыган. - Взгляни на мальчишку... Не могут же от рыжей лисы родиться черно-бурые щенята?

- Не твое дело! - огрызнулась Степанида.

- Как же так не мое дело? - ухмыльнулся двусмысленно цыган. - Не поверю я, чтобы забыла ты нашу тайную любовь с тобою.

- Никакой любви и не было.

- Гляди! - цыган, играя белками, показал перстом на мальчика.

- Это - сын Филиппа.

- Мой! - уверенно сказал цыган. - Смотри!

- Твоего тут ничего нет. Все наше!

Глаза цыгана Сыча сверкнули негодованием, ноздри зашевелились.

- Не ваше, а мужицкое... Твой Филька - вор из воров и предатель хуже Иуды, чтобы его черти копытом на том свете затоптали. А ты...

Сыч не договорил. Его взгляд опять смягчился:

- Слушай, мой цветок алый, мною же сорванный и к сердцу накрепко приколотый! Никогда я женщину никакую не обижаю... Убей меня, повесь, зарежь, а женщину я не трону пальцем против ее воли, отказу мне и так же не бывает... Господь не забывает меня... Дает утешения...

- Я не боюсь тебя. Попробуй полезь! - грубо сказала Степанида, погрозив ему кулаком.

- А у меня есть вот что... Не пугай! - Сыч показал из-под полы пистоль, а из-за пазухи страшное лезвие. - Однако я и тогда не трону тебя... Не для тебя такие подарки. Да и сынка жаль. С кем он останется?

- Уйди, говорю! - замахала на него руками Степанида. - Дура была я! Дура! Каюсь! Каждый день молюсь богу, чтобы простил меня... Насотворила много я перед богом прегрешений. Наплутано мною и перед царем и перед людьми немало. Гадкая я! Грязная!..