Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

- Якорь! Якорь! - галдели ватажники.

Бурлаки вопросительно переглядывались между собой. Хриплые, злобные вопили внизу голоса:

- Кидай, сволочь! Хуже будет!..

- Бурла-а-аки!..

Вой ветра, рев воды, остервенелые вопли разбойников вывели бурлаков из оцепенения. Они быстро поднялись и побежали к якорю. Пристав, увидев это, подкрался к ним ползком, размахнулся и давай лупить бурлаков прикладом: "Иуды проклятые!" Ударил одного, другого, третьего, ругаясь всячески. Один из бурлаков все же ухитрился столкнуть пристава в трюм, вместе с его оружием. Икнуть не успел, как его уже на палубе не стало. Солдаты и бурлаки бросили якорь и крикнули что было мочи:

- Эй, не губите?!

- Примайте! Спускай канат!..

И кому бы пришло в голову спорить из-за каната, когда нужно свою жизнь спасать?!

- Сарынь на кичку!* - крикнул Михаил Заря.

_______________

* Ватага, на нос судна!

Около расшивы закопошились в волнах разбойничьи струги. Ватажники стали карабкаться по канатам на палубу, стиснув в зубах ножи. Поднялись на судно и есаулы - Сыч и Хайридин, а за ними и сам атаман.

Заря оглядел палубу деловито, по-хозяйски, и приказал привести к нему пристава. Бурлаки спустились в трюм, вытащили его оттуда. Волокли под руки. Он плакал, упрашивал отпустить его. Не губить.

- Куда плыл? - сурово спросил атаман.

- На Суру...

- Зачем?

- Ополчение собирает сергачский воевода...

- Какое ополчение?

- Христианские храмы, вновь строящиеся, защищать...

- Так ли? Смотри, в Волгу бросим! Говори правду.

- Воры с низов прибыли... разбойники...

И пристав завыл тоненьким голоском.

- Ну?

- Хоть убейте! Не знаю я ничего...

- А церковную рухлядь куда?..

- В чувашские и мордовские деревни...

Пристав совсем растерялся - он узнал атамана. Ведь это тот же самый подрядчик, которого он видел в Нижнем и который доставил Строганову соль.

- Где деньги? - строго спросил Заря.

- Нет их у меня... Берите все! А деньги я потратил в Нижнем... Ни копеечки нет!

- Где деньги? - Заря приставил к его лбу пистолет.

Пристав побелел от страха:

- Не губи души христианской, всю казну отдам. Не мои они! Губернаторовы.

- Эй, христианская душа! - крикнул ему цыган. - Скажи-ка нам, сколько ты загубил душ: христианских и не христианских?!

- Покайся, демон! - дернул пристава за чуб расстрига.

- Каюсь! Каюсь! - упав на колени, зарыдал он.

- Вставай!

Еле передвигая ноги, побрел он в трюм, сопровождаемый атаманом и есаулами. В сундуке нашлось и золото и серебро. В трюме было много мешков муки, круп, пороха, ружей.

Рувим, расположившись на одном из ящиков, усердно писал, а Турустан складывал переписанное в сторону для переноски в струги. Ватажники подшучивали друг над другом и, смеясь, принялись за работу.

- Дуван будет знатный... - радовались они, взваливая себе на спины мешки и поднося их к борту. Заботливо обвязывали веревками и с песнями спускали вниз, в струги.

Пока происходила перегрузка, атаман отбирал у солдат оружие, а у бурлаков - паспорта.

- Чтобы вы не бежали с судна да не известили кого, по простоте душевной не проболтались, мы вас всех свяжем. Таков наш закон. Души губить бурлацкой не будем. Живите и про нас поменьше болтайте!

Солдаты и бурлаки покорно растянулись на полу. Ватажники перевязали их.

Затем атаман и есаулы обсудили, что делать с приставом. Кто предлагал его утопить, кто зарезать, кто сжечь, а кто просто связать и оставить на расшиве, не убивая. Решили не губить.

- Помни, коли расскажешь кому о нас, - карачун тебе. Везде найдем. Нигде не укроешься! - заявил Заря. По его приказу пристава заперли на замок в "казенку".

Вход в трюм заложили досками. На палубе погрузка товаров и провианта закончилась. Пушку атаман также велел снять с судна. Выволокли и найденные в трюме ящики с церковной утварью. Поповские ризы и подризники убрали в струги, а чаши и кресты побросали в реку.

В одну из риз укутали убитого солдата.

- Жаль сердягу! За чужие грехи поплатился.

Сам атаман и другие ватажники подняли труп и бережно спустили в воду.

- Спи, брат, опочинься, ни о чем не кручинься... Все мы, кряхтя, живем. Ну а теперь, братцы, всяк в свой струг ныряй... Погостили на корабле - и довольно.

Уселись в струги. Атаман велел обрезать якорь.

- Пускай плавает на водах, яко Ноев ковчег! Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, боже! - перекрестил расшиву расстрига.

Теперь ватажники поплыли вниз по Волге к намеченному месту для зимовья - к Чертову Городищу, что пониже Васильсурска. После разгрома губернаторской расшивы оставаться в Татинце было небезопасно.

Заколыхалась и расшива и поползла стороною вниз тихо и неуверенно, одинокая и безлюдная среди волнующегося водяного простора.

В лодке атаман посмотрел книгу, в которой была переписана добыча.

- Зимовье будет безбедное... - с видимым довольством проговорил он, потрепав за вихор Рувима, которого полюбил за ум и трезвое поведение.

Ванька Каин сидел темнее тучи. Не нравилось ему все это. Вздыхал и говорил, не глядя ни на кого:

- Птицы божии и те воровством живут, а вы меня оттираете... Бог вас накажет. Нешто так можно!

Общее молчание было ему ответом.

XVII

25 апреля 1742 года в торжественной обстановке в Москве совершена была коронация царицы.

Ликовало дворянство. Ликовало духовенство.

Когда в Успенском соборе Елизавета стала на императорском месте, а выписанный ею в наследники из-за границы герцог Голштинский, переименованный в Петра, - на царицыном месте, - знаменитый оратор, архиепископ новгородский Амвросий, захлебываясь от радости, обратился к царице:

"Прииде, о Россия, твоего благополучия твердое и непоколебимое основание! Прииде крайне частых и весьма вредительских перемен твоих окончание и разорение! Прииде тишина твоя, благосостояние и прочих желаний твоих несомненная надежда!.. Церковь православная радуется, яко своего благополучия крепкую получила защитницу... Радуется и весь правительствующий синклит, что как чести и достоинства своего утверждение, так и живой образ милости и правосудия от нее восприемлет. Горит пламенем любви и несказанной ревности к своей природной государыне и все воинство, яко праведную за обиды свои в произведение рангов отомстительницу и мужественную в освобождении России от внутренних разорений героиню приобрести сподобилось. Радуются и гражданские статы, что уже отныне не по страстям и посулам, но по достоинству и заслугам в чины свои чают произведения"...

Находившийся в Успенском соборе в это время с генералитетом Петр Рыхловский искоса посматривал на вновь испеченного обер-егермейстера фаворита Алексея Григорьевича Разумовского. Совсем недавно был он всего только простой певчий. Теперь удостоился носить за Елизаветой шлейф ее платья. Ему завидовали многие. Кроме придворного чина он в тот же день удостоился еще другой награды: получил через плечо александровскую ленту.