Сергей Охлябинин - Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн

Очередные роты налегке, без обозов устремляются в леса, на те места, где прервалась вчерашняя рубка. Бакланов же отправляется вперед с пластунами, предварительно осматривая местность, еще укутанную предрассветным туманом. Расставляет цепь аванпостов. И сам же указывает места очередной вырубки на день.

Затем он поднимается на высокий курган и внимательно наблюдает в подзорную трубу, чем заняты в своих завалах горцы. Да и они привыкли узнавать его фигуру в большой косматой папахе и с накинутым на плечи бараньим тулупом.

В подзорную трубу прекрасно видно, как с их стороны выезжают верхоконные. Головы укутаны белыми башлыками, сами статны, одеты с подчеркнутой лихостью.

Посверкивает богатое, изысканной работы оружие. Это абреки. «Боклю» прекрасно известно, что вскоре засядут они в кусты и будут палить из ружей. Другие же станут задорно кружиться неподалеку от кургана и временами выкрикивать: «Боклю, такой-сякой, чего стоишь? Уходи домой!» А вот если нашим казачкам удастся снять такого молодца, у них начнется суета. Бросятся поднимать убитого. Полетят в нашу сторону проклятия.

И вот однажды вечером к Бакланову является лазутчик и поверяет ему удивительную новость. Оказывается, Шамиль как-то вызвал с гор опытного стрелка, родом тавлинца {104} 104 Это был предположительно знаменитый горский стрелок Джанем. А имя лазутчика было Али-бей. , и взял с него клятву на Коране, что тот убьет «Боклю». Однако ж старики чеченцы мало верят в успех дела и считают стрелка всего лишь хвастуном. Когда же они услышали в очередной раз его речи, то напомнили ему: «Ты говоришь, что разбиваешь яйцо на лету за 50 шагов. Может, это и правда. Но тот человек, в которого ты будешь стрелять, при нас разбивал муху с полутораста шагов… Смотри же, если промахнешься, Боклю уложит тебя на месте».

На другой день как ни в чем не бывало Бакланов вновь на своем месте. Вскоре он примечает, что за гребнем старой батареи мелькнула черная папаха. Следом блеснул ствол — и раздался выстрел. Когда же тавлинец высунулся по пояс, чтобы получше рассмотреть поверженную цель, с ужасом увидел, что его враг по-прежнему восседает на коне. Он цел и невредим.

И тогда стрелявший снова скрывается, чтобы перезарядить ружье. Вот только теперь Бакланов совершенно бесстрастно вынимает ногу из стремени. Кладет ее на гриву коня. Надежно упирается локтем. И приготавливает штуцер.

И стоило тавлинцу вторично приложиться к ружью, чтобы снова произвести выстрел, как в ту же секунду Бакланов посылает собственную пулю. Стрелок лишь успевает взмахнуть руками — пуля приходится ему меж бровей.

Когда же «Боклю» повернул коня, спускаясь с кургана, войска, наблюдавшие этот необыкновенный поединок, приветствовали его громовым «ура!». А чеченцы, замахав шашками, вскочили на завалы и с громкими возгласами: «Молодец, якши Боклю!» долго провожали его удивленными взглядами.

Много лет спустя после этой истории они, если желали осадить хвастуна, обычно выговаривали ему: «Не хочешь ли ты убить Боклю?»

А чем бывали заняты донцы в относительно спокойное время, когда не воевали и не отправлялись в вольные походы? Издавна любимым занятием их оставалась охота. Иные охотники даже прославили свое имя подвигами, о которых говорил весь Дон. Таков был, к примеру, легендарный донец Краснощекое. Рассказывают, что однажды он встретился в лесах на Кубани со знаменитым джигитом по прозвищу Овчар. Тот тоже вышел поохотиться. Богатыри знали друг о друге по общей молве и искали случая сразиться.

Краснощекое еще издали узнает соперника и клянется «не спустить с руки ясного сокола». Почуял зверя издалека и горец. Он лежал над обрывом реки, облокотясь о землю, и посматривал на потрескивающий перед ним огонек костра. Казалось бы, совсем не замечал, что начался дождь. Да и враг его близок. Лишь изредка он украдкой косил глаза, чтобы в нужный момент вовремя схватить ружье.

Оценив обстановку, Краснощекое живо сообразил, что ему не подойти на выстрел своего короткого ружья. И тогда он исчез. «Тишком и ничком» казак проползает нужное расстояние и, решив проверить внимание противника, выставляет в стороне от себя шапку-«трухменку» (то есть «туркменку»). Но едва он успевает поднять ее над землей, как меткая пуля сбивает ее. И вот тогда донец поднимается во весь рост, подходит к Овчару и «в припор» ружья убивает джигита наповал.

Резвый аргамак, богатое оружие достаются в награду счастливому охотнику. Но это была, скорее, не охота, а жестокий поединок. Результатом которого должно было стать не ранение, а только гибель одного из поединщиков.

Случалась здесь и настоящая охота. И особенно в чести у донцов была так называемая «большая охота». В давние времена в ней принимало участие чуть ли не все Войско. Тысячи конных и пеших охотников отправлялись вослед за атаманом к курганам «Двух братьев», что неподалеку от Черкасска. Атаман, окруженный лучшими стрелками, становился на кургане. А обширное займище {105} 105 Займище — прибрежная полоса, затопляемая разливом. оцепляли казаки.

Начало охоты возвещали весьма эффектно — три выстрела из пушки. И в тот же миг, не успел еще рассеяться пороховой дым — в цепи раздаются, несутся перекатами свист и крики, трескотня и, конечно же, брань. Зверь оглушен и вынужден подняться. Среди густого камыша жутко посверкивают блестяще-белые с легкой желтизной острые клыки дикого вепря. Приходится и ему выскакивать из шуршащей зеленой теснины.

Вепрь выносится, будто выкатывается на луг, и вот здесь-то его тотчас окружают самые отменные наездники. Разъяренный зверь яростно кидается то в одну сторону, то в другую, пока его не пригвоздят пиками стремительно и точно, в пылу азарта раскрасневшиеся охотники.

А в стороне, в другом месте мечется захожая из закубанских лесов неожиданная гостья — злобная и резкая в движениях гиена.

Но стоит окинуть взглядом необозримый луг — и там, на его окраине, иная картина. Несется стремглав, будто бы даже с посвистом или с покриком, во взвихренных одеждах казак, приподняв тяжелый чекан {106} 106 Чекан — ручное оружие, а встарь — знак сана, топорик с молоточком на аршинной рукояти. . И можно предположить, что он, верно, гонит степного матерого волка. Ощетинившийся зверь, озирается, яростно щелкает зубами, но казачий конь уже почти поравнялся. Взмах чекана — и голова хищника раздроблена.

Однако самое увлекательное и даже чарующее зрелище — несущаяся по огромному займищу с быстротой молнии, буквально распластавшаяся по воздуху быстроногая сайга. Хотя не жалеет коня стремительный всадник — пригнулся, влился в седло, слился с конской гривой, да и плеть только свищет… Но куда там… Далеко, да и нет надежды.