Владислав Горохов - Повседневная жизнь России под звон колоколов

К сожалению, у Сараджева сразу же начались проблемы с местным начальством: выражаясь на современном американо-русском сленге, звонарь не прошел фэйс-контроль. По словам протоиерея Романа Лукьянова, он был «небольшого роста, с несколько искаженным либо от контузии, либо от эпилепсии лицом, не говорящий по-английски, не имеющий формального музыкального образования…» Руководство университета раздражала его эксцентричность: он мог ночью попросить у соседей разрешения поиграть на их рояле, в промозглую погоду ходить раздетым через весь город на работу. Никому и в голову не пришла мысль, что ему просто нечего надеть — пальто ему «забыли» купить, а он — то ли из скромности, то ли из-за увлеченности работой — никого об этом не просил.

Но самое главное — американцы высказывались против предложенного метода управления колоколами, особенно распределения оттяжек средних колоколов, которые веером расходились от звонаря. Сараджеву постоянно навязывали идею управления колоколами, получившую большое распространение в Америке, — с помощью электрических датчиков и ударников.

Тяжело было слушать такие предложения-указания великому звонарю. Он пытался объяснить, что настраивает русские колокола по русской системе: их надо чувствовать, а это возможно только вместе с ними, на открытом ветрам, дождю, холоду ярусе, при любой погоде. А управлять ими из теплого помещения с помощью электрических приводов, даже не видя колоколов… нет, это абсурд!.. Но его окружала плотная стена непонимания.

Громкий звон, стук, скрежет, раздававшиеся из «мастерской», мешали студентам — ведь работы проводились в университетском городке, а не в уединенном, удобном для этих целей месте.

Пресса подливала масла в огонь, встав на защиту «гражданских прав» студентов. Газета «Boston American» так отозвалась об уникальном колокольном наборе: «30 тонн металла и ни одной ноты».

По жалобам студентов президент университета посетил сарай, где Сараджев вдохновенно, с помощью зубила и молотка настраивал «музыкальный инструмент», и увидел весь процесс настройки. Мастер ударял по большому колоколу и под оглушительный звон подрубал зубилом, подпиливал внутренние поверхности меньших колоколов, а затем прислушивался к их звучанию. Так традиционно делалось в России: меньшие колокола подстраивали к большому, а его не трогали.

После этого визита президент «категорически запретил русскому неучу портить колокола».

Полное непонимание, оскорбления, крушение планов, одиночество, жуткая простуда сразили великого звонаря. У мастера сдали нервы, в итоге — эпилептический припадок. В середине декабря 1930 года Сараджев был выписан из больницы и сразу же уехал в СССР.

Потеряв надежду создать колокольню как музыкальный инструмент, выражающий его гениальное звуковосприятие (а в этом он видел смысл своей жизни), мастер ушел в себя. Здесь уместно отметить, что в его научно-теоретической записке «Колокол» есть пояснение, что такое «колокольня как инструмент»: мастер имеет в виду не архитектурное сооружение, а колокольню, оснащенную тщательно подобранным набором колоколов.

В 30-х годах XX века в Москве, да и во всей стране колокольный звон был запрещен. Сараджев потерял всякий интерес к жизни, творческой деятельности. О своей поездке никому ничего не рассказывал и только, сильно заикаясь, повторял:

— Ниччего ин-н-нтересного! Только од-д-ни ам-м-ериканцы, и больше нич-чего!..

Он ни с кем не встречался, вел совершенно замкнутый образ жизни и по дошедшим до нас сведениям умер в 1942 году в доме для нервнобольных. Было ему всего сорок два года.

После отъезда Сараджева профессор Горохов из Смис Колледжа и певец или псаломщик Андропов, имевший опыт работы звонарем в России, в составе специальной комиссии ознакомившись с тем, что сделал Сараджев, пришли к выводу, что настройка колоколов не закончена, а «расположение колоколов, метод их подвеса и расположение тяг языков являются правильными и традиционно русскими». 1 января 1931 года Кембридж впервые услышал звон русских колоколов из Данилова монастыря.

И все-таки все мы с нетерпением ждем, когда зазвонит этот колокольный набор в родном Даниловом монастыре. Ведь это историческая справедливость — колокола должны вернуться домой, и их звон в первом и главном монастыре России будет и в память неизвестных и известных звонарей, посвятивших свой нелегкий труд Православию, признанием их заслуг. Сбудется мечта талантливейшего звонаря Константина Сараджева — раздастся гармоничный звон колоколов, на которых сохранились сделанные его руками зарубки. Бережно делая эти отметины, он представлял себе, слышал будущие звоны…

А закончить этот рассказ хотелось бы словами самого Константина Сараджева из сохранившейся, к сожалению только в отдельных отрывках, рукописи его книги «Музыка-колокол»:

«С самого раннего детства я слишком сильно, остро воспринимал музыкальные произведения, сочетания тонов, порядки последовательностей этих сочетаний и гармонии. Я различал в природе значительно, несравненно больше звучаний, чем другие: как море сравнительно с несколькими каплями. Много больше, чем абсолютный слух слышит в обычной музыке!..

…И сила этих звучаний в их сложнейших сочетаниях не сравнима ни в какой мере ни с одним из инструментов — только колокол в своей звуковой атмосфере может выразить хотя бы часть величественности и мощи, которая будет доступна человеческому слуху в будущем. Будет! Я в этом совершенно уверен. Только в нашем веке я одинок, потому что я слишком рано родился!»

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II направил 18 апреля 1993 года телеграмму наместнику Оптиной пустыни архимандриту Венедикту:

« Христос Воскресе !

Разделяю с Вами и с братией обители пасхальную радость !

Вместе с вами разделяю и скорбь по поводу трагической гибели трех насельников Оптиной пустыни.

Молюсь о упокоении их душ.

Верю, что Господь, призвавший их в первый день Святого Христова Воскресения через мученическую кончину, соделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего.

Душой с вами и с братией.

Патриарх Алексий II ».

В тот день лучшие звонари обители отец Трофим и отец Ферапонт радостно встали к колоколам, и по всей округе полился праздничный пасхальный звон, славя Воскресение Христово.

Чуть раньше, около шести часов утра, игумен Александр встретил отца Трофима (он последний видел его живым). Игумен Александр вспоминает:

«Очень радостный был инок Трофим. "Батюшка, — говорит, — благословите, иду звонить". Я благословил и спросил, глядя на пустую звонницу: