Владислав Горохов - Повседневная жизнь России под звон колоколов

— Провожай же меня, весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!

Понеслись удары
К синим небесам,
Звонко раздается
Голос по лесам.

Скрылась за рекою
Бледная луна,
Звонко побежала
Резвая волна.

Тихая долина
Отгоняет сон,
Где-то за дорогой
Замирает звон.

Звезды-вехи, звезды-страны
Хороводами всплывут,
Белоснежные туманы
В край волшебный позовут…
Предвечерней мглы предтечи,
Загорятся в окнах свечи,

Там черница молодая,
Пригорюнившись в углу,
Перекрестится вздыхая
И приложится к стеклу:
Розы, ладан — сердце ранят.
В темь сестра глухую канет.

Закачает ель вершиной,
Где лучи звезды остры.
Перевьет зеленой тиной
Омут волосы сестры…
Кто-то дальним перезвоном
Ей приснится над затоном.

Ах, ты поле, моя воля,
Ах, доро́га дорога́!
Ах, мосток у чиста поля,
Свечка чиста четверга!

Ах, моя горела ярко,
Погасала у него.
Наклонился, дышит жарко,
Жарче сердца моего.

Я отстала, я осталась
У высокого моста.
Пламя свечек колебалось,
Целовалися в уста.

Где ты, милый, лобызанный.
Где ты, ласковый такой!
Ах, пары весны, туманы,
Ах, мой девичий спокой!

Звоны — стоны, перезвоны,
Звоны — вздохи, звоны — сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
Стены выбелены бело.
Мать игуменья велела
У ворот монастыря
Не болтаться зря.

КОЛОКОЛ
Я — медный колокол. Когда-то на горах
Я звоном утренним будил в долу селенья,
Теперь на дне пруда, засыпанный в песках,
Покрытый тиною, лежу я без движенья.

Я помню — в поздний час, когда в глубоком сне
Забылись старый лес и жители долины,
Ударил гулкий гром в полночной тишине,
И вспенились в горах потоки и стремнины.

Блеснули молнии на небе грозовом,
Столетние дубы по склонам загудели,
И с тяжким грохотом, как Божий бич, кругом
Широким пламенем долины заалели.

Я вздрогнул, зазвенел, незримою рукой
Качнулся раз, другой и мощною волною
Понесся говор мой над огненной землей,
И слился звоном я с бунтующей грозою.

Язык тяжелый мой, как бешеный, в бока
Звенящим боем бил и сверху в пламень дольний,
Как в наводнение бурливая река,
Стекал призывный звон с высокой колокольни.

Как призрак сказочный, качался я, смеясь,
На скрепах вековых, над пропастью бездонной,
А вверх по склонам полз и ширился, змеясь,
Пожар, как хищный зверь, — мой факел похоронный.

И вспыхнули леса, и своды, и столбы,
И петли лопнули, и грянул я с вершины…
Катясь, я прозвенел — как сладок гул борьбы, —
Вдруг захрипел, умолк и вот я в царстве тины,

Недвижим я и нем… На дне стоячих вод
Давно ржавею я, тоскуя одиноко,
И только иногда, при шуме непогод,
Как старый инвалид, вздыхаю я глубоко.

Только двери в храме заперты.
Кто б там стал трезвонить зря?
Не видать дьячка на паперти
И на вышке звонаря.

Знать, служение воскресное
Не у нас в земном краю:
То звонят чины небесные
По душе моей в раю.

В колокол, мирно дремавший,
Тяжелая бомба с размаха
Грянула…
В тот колокол, что звал народ на вече,
Вися на башне у кривых перил,
Попал снаряд, летевший издалече,
И колокол, сердясь, заговорил.

Услышав этот голос недовольный,
Бас, потрясавший гулкое нутро,
В могиле вздрогнул мастер колокольный,
Смешавший в тигле медь и серебро.

Он знал, что в дни, когда стада тучнели
И закрома ломились от добра,
У колокола в голосе звенели
Малиновые ноты серебра.

Когда ж врывались в Новгород соседи
И был весь город пламенем объят,
Тогда глубокий звон червонной меди
Звучал, как ныне… Это был набат!

Леса, речушки, избы и покосцы
Виднелись с башни каменной вдали.
По большакам сновали крестоносцы,
Скот уводили и амбары жгли.