Вадим Кожинов - Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)

Впрочем, это только чисто абстрактное предположение; эсеры не имели тогда никаких шансов получить власть над Россией, ибо, как уже отмечено, власть можно было взять только в столицах, а эсеры не располагали в них никакой опорой (0,5 процента голосов петроградских избирателей на выборах 12 ноября). Россия с давних пор являла собой сугубо централизованную страну, и власть, установившаяся в столице, затем как бы сама собой распространялась в другие города и села. Так было в Феврале, так повторилось и в Октябре.

Видный эсер-депутат Б. Ф. Соколов в 1924 году опубликовал в Берлине свои воспоминания "Защита Всероссийского Учредительного Собрания", где, проклиная насильников-большевиков и левых эсеров, вместе с тем признал, что после разгона "нигде не было видно оппозиции... Никто не защищал Учредительного Собрания"131.

Обо всем этом важно сказать, поскольку ныне популярно представление о том, что разгон Учредительного собрания представлял собой жестокое насилие не только над эсеровскими депутатами, но и над "свободой народа". Стоит прислушаться к словам из воспоминаний одного из самых знаменитых эсеровских депутатов - А. Ф. Керенского: "Открытие Учредительного Собрания обернулось трагическим фарсом. Ничто из того, что там происходило, не дает возможности назвать его последним памятным бастионом защиты свободы"132.

Но истинная суть проблемы даже не в этом - не в характере того или иного вероятного правительства, а в том, способно ли было оно в тогдашних условиях удержать власть. То, что именно это было главным, со всей ясностью выразилось в судьбе русского офицерства после Октября.

В первой части этого сочинения уже приводились сведения, которые долго замалчивались и могут прямо-таки поразить: 43 процента офицеров (включая генералов) предпочли служить в Красной армии, притом - что особенно многозначительно - каждый пятый из них сначала находился в Белой армии, а затем перешел в Красную! И еще более показателен тот факт, что из военной элиты - офицеров Генерального штаба, которые были наиболее культурными и мыслящими, - в Красной армии служили даже 46 процентов, то есть большая доля, чем из офицеров вообще.

И дело было вовсе не в том, что они прониклись большевистской идеологией; так, в партию из них вступили считанные единицы. Дело было в способности большевиков удержать власть в громадной стране, объятой безграничным "своеволием". Генштаба генерал А. А. Балтийский, одним из первых поступивший в Красную армию, говорил, что и он, "и многие другие офицеры, шедшие по тому же пути, служили царю, потому что считали его первым среди слуг отечества, но он не сумел разрешить стоявших перед Россией задач и отрекся. Нашлась группа лиц, вышедших из Государственной Думы, которая взяла на себя задачу продолжать работу управления Россией. Что же! Мы пошли с ними... Но они тоже не справились с задачей, привели Россию в состояние полной разрухи и были отброшены. На их место встали большевики. Мы приняли их как правительство... и пришли к полному убеждению, что они правы, что они действительно строят государство"133.

К этому признанию, несомненно, присоединились бы десятки тысяч русских офицеров, пошедших на службу в Красную армию.

Утверждение о том, что большевики восстанавливали государственность России, несомненно, вызовет у многих недоумение или даже прямой отпор, ибо достаточно хорошо известна нацеленность большевизма - по крайней мере, в первые годы после 1917-го - на мировую революцию; Россия при этом представала как "средство", как своего рода горючий материал для "мирового пожара".

Нет спора: идея мировой революции играла огромную роль и в сознании, и в действиях большевиков, но постепенно ее все более оттесняла иная направленность, которая явно возобладала уже к середине 1920-х годов, когда главный тогдашний идеолог Бухарин и вслед за ним Сталин утвердили основополагающий тезис о строительстве социализма "в одной стране", вызвавший резкое сопротивление "вождей", быстро отходивших на второй план, - Троцкого, Зиновьева, Каменева. И не столь уж трудно доказать, что этот поворот был естественным итогом всего предшествующего развития, хотя оно и было двойственным.

Еще 12 марта 1918 года-всего через четыре месяца после Октября - Ленин опубликовал программную статью (изданную затем в виде брошюры) "Главная задача наших дней", где, не раз упоминая о "международной социалистической революции" как о высшей цели, вместе с тем - по сути дела вступая в противоречие с этой постановкой вопроса - так определял ".главную задачу": "...добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь... стала в полном смысле слова могучей и обильной... У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил (вот уже и основа тезиса об "одной стране". - В.К.)... чтобы создать действительно могучую и обильную Русь". Рассуждая далее о тогдашней германской угрозе, Ленин употребил слова, которые, вне всякого сомнения, удивили многих его соратников: "Россия идет теперь... к национальному подъему, к великой отечественной войне... Мы оборонцы с 25 октября 1917г. Мы за "защиту отечества"..." Правда, словно убоявшись собственных высказываний, столь противоречивших предшествующей большевистской фразеологии, Ленин тут же оговорил: "..та отечественная война, к которой мы идем, является войной... за Советскую республику как отряд всемирной армии социализма" (т. 36, с. 79, 80, 82. - Выделено Лениным. - В.К.). Противоречие между "национальным подъемом", "отечеством", "Русью" и, с другой стороны, неким безличным "отрядом всемирной армии" достаточно острое, и оно во многом определило грядущую борьбу внутри большевистской власти.

Позднейшее - уже в 1930-х годах - явное выдвижение на первый план идеи "отечества" осуществилось при очень мощном сопротивлении, но, очевидно, было неизбежным, определялось объективным ходом истории, что, в частности, подтверждается процитированной ленинской статьей, в которой уже в начале 1918 (!) года ставилась - при всех оговорках - цель сделать могучей именно Русь (образ некрасовской поэзии, из которого исходил Ленин, конечно же, не имел никакого отношения к идее "мировой революции").

Но в связи с этим как бы сам собой возникает возбуждающий сегодня острейшие споры вопрос о том, что во главе большевистской власти над Россией находилось слишком много людей, которые не были русскими, притом чаще всего эту тему целиком превращают в еврейскую". Нет сомнения, что громадная роль евреев в большевистской власти заслуживает самого пристального внимания, и в дальнейшем я специально и подробно остановлюсь на этом. Но полное сосредоточение на "еврейском вопросе" способно помешать пониманию истинной сути дела, ибо, в конце концов, евреи являлись все же только частью "инородного" и даже "иностранного" состава верховной власти тех лет.