Михаил Галактионов - Париж 1914 (темпы операций)

Дальше мы попадаем в область таинственной и темной истории. Сам Хенч в документе, написанном им 15 сентября, сообщает, что им были получены от Мольтке полномочия «в случае нужды отдать приказ об отступлении 1–й–5–й армий за реку Вель и на высоту северного края Аргонн». Мольтке же впоследствии (вероятно, в феврале 1915 г.) на актах 1–й армии сделал надпись: «Полковник Хенч имел только поручение передать 1–й армии, что, если ее отход станет необходимым, — она должна отойти на линию Суассон — Фим, чтобы таким образом снова примкнуть ко 2–й армии. Он никоим образом не имел задания сказать, что отступление неизбежно. Приказ об отступлении 1–й армии не отдавался мною. Также и приказ об отступлении 2–й армии».

Дальнейшие документы не имеет смысла цитировать. Поскольку письменного приказа Хенч не получил, мы остаемся в сфере гаданий. Но общая картина не вызывает сомнений. Лицо главнокомандующего (фактически) германскими армиями в этот ответственнейший момент, даже если судить по его собственному свидетельству, выявляется слишком отчетливо: армии отступают без его приказа, причем — удивительным образом — он воспринимает это как должное. Подобный способ сложить с себя ответственность может вызвать лишь усмешку. Рейхсархив, на основании сличения разных показаний, приходит к выводу, что между Мольтке и Хенчем произошла беседа с глазу на глаз перед отъездом последнего. Иначе, конечно, и быть не могло. Почему, например, Хенч не едет к правому флангу германского расположения, как было условлено на совещании, а объезжает все армии, начиная с левого фланга? Очевидно, им были получены специальные инструкции лично от самого Мольтке. В какой форме? Это установить невозможно. Но ясно, что речь шла только об отступлении, о неизбежном или возможном — другой вопрос [297].

Мы ни в каком случае не присоединяемся к мнению, что отступление германских армий 9 сентября было неотвратимо и неизбежно. При самом неблагоприятном стратегическом положении исход борьбы решается столкновением живой силы, вооруженной техническими средствами [298]. Сильная и уверенная в себе, сознательная воля главнокомандующего могла бы во много крат повысить динамику битвы, устранить помехи маневру, внести согласованность, — словом, направить события по иному руслу. Такой вариант был вполне возможен, а кто может определить пределы осознавшей себя и всю обстановку твердой и непоколебимой воли, в особенности такого могущественного аппарата, каким было германское главное командование? Но действительность дала иной вариант: в главной квартире царит не бодрая уверенность в победе, а капитулянтские настроения. И вот они начинают принижающе действовать на пружины всего сражения от Парижа к Вердену; они ослабляют, а не укрепляют волю командующих армиями в тяжелых испытаниях. Можно поверить, что 8 сентября утром еще не был отдан приказ об отступлении. И в самом деле, зачем посылать представителя германского главного командования во все армии, если такой приказ мог бы быть передан просто по радио. С другой стороны, если бы по прибытии в 1–ю армию Хенч нашел завершенную победу ее частей, конечно, приказа об отступлении отдано не было бы. Но маневр 1–й армии шел на тормозах, соседи ей не помогали, стратегическая обстановка ухудшалась, и в такой обстановке пессимизм Хенна перешел на страницы истории.

Вместо развязывания и способствования живым динамическим силам гигантской битвы германское главное командование тормозило их, с тем чтобы в конечном итоге дать обратный ход.

б) Левый фланг Марнской битвы

В 11 час. утра Хенч выехал на автомобиле из Люксембурга в сопровождении капитанов генерального штаба Кенига и Кеппена. Дорогой он будто бы сказал, что его сделают «козлом отпущения» за чужие грехи. Так оно, по правде сказать, и вышло. Однако, официальная немецкая история проделала это с большой осмотрительностью. Взвалив на Хенча всю ответственность за отступление, она в то же время старается не слишком измельчить и принизить тщательно разработанный ею образ злополучной тени генерал Мольтке, отсиживавшегося в своем «прекрасном далеко». Иначе вся концепция выходила бы уж очень неправдоподобной.

В 14 час. дня Хенч прибыл в Варенн (Warenne), где находился штаб 5–й армии. Здесь ему изложили в благоприятном свете положение на фронте: после взятия фортов Труайон и Ле — Парош рассчитывали на решительный успех. Хенч своего мнения не высказал, но обещал еще раз заехать на обратном пути.

В 16 ч. 15 м. Хенч был уже в Кургнзоле — в штабе 4–й армии. Здесь также царило оптимистическое настроение, и Хенч по телефону (из этого пункта была прямая телефонная связь) сообщил благоприятную оценку в главную квартиру.

В 17 ч. 45 м. Хенч прибывает в Шалон — штаб 3–й армии. Здесь составлено уже вечернее донесение главному командованию; в конце него стоит, однако, неприятная фраза: «На правом, крыле 2–й армии дело, должно быть, обстоит неблагоприятно, угрожает охват». Из песни слова не выкинешь. А оно сильно портит цельность официальной легенды. В самом деле, если 8 сентября к вечеру в штабе 3–й армии понимали, что 2–й армии угрожает охват справа, как можно утверждать, что собственно и 9 сентября 2–й армии на ее правом крыле никакой серьезной угрозы не было. Хенч делает к донесению приписку: «Положение и настроение в 3–й армии весьма благоприятны».

Впоследствии, в штабе 1–й армии, Хенч дал противоположную оценку положения на левом крыле Марнской битвы. В самом деле, если 4–я и 5–я армии действительно продвигались вперед в отдельных районах, если в центре сражения французскому расположению угрожал прорыв, что все это означало в общей картине гигантского сражения? Разрыв между правым и левым крылом германского расположения: правое крыло фронтом все больше поворачивалось на запад; левое же — на восток. Но поскольку правое крыло было сковано наступлением союзников и именно здесь чрезвычайно быстро назревал кризис, наступление левого крыла, даже если оно и протекало бы успешно, только обостряло этот кризис в еще большей степени. Все меньше оставалось надежды быстро сдвинуть расположение к западу, усилив крайний правый фланг. Нужно понять, таким образом, почему черные мысли все настойчивей осаждали Хенча по мере того, как он двигался к правому флангу. Напрасно нам намекают на болезненную неврастению, обострившуюся якобы у Хета в это время: несомненно были и объективные условия, которые могли больно бить по нервам.

2. Монмор (Montmort)

(Схемы 15 и 18)

а) Отступление 3–й армии предрешено

В 19 ч. 45 м. вечера 9 сентября Хенч прибывает в Монмор, где находился штаб 2–й армии. Пребывание его здесь до утра следующего дня ярко расцвечено легендой, которая должна заменить научное истолкование событий. Официальная история стремится приковать наше внимание к максимально точному и беспристрастному воспроизведению всех мелочей, относящихся к Хенчу, и разговорам, происходившим вечером 8–го и утром 9 сентября.