Сергей Кравченко - Кривая Империя (Книга 1 - Князья и Цари)

Прошли годы борьбы и побед. Много раз били крымцев и казанцев, литовцев и своих - плохих русских в Полоцке, Опочке и пр. Казнили и сдавали в монастыри собственных бояр да дворян. И о себе не забывали.

В 1525 году царь развелся с первой женой, Соломонией, и через год женился на племяннице блудного Михаила - Елене Глинской. Осмотревшись во дворце, Елена через ТРИ года (25 августа 1530 г.) родила нам Иоанна (пока не надо вздрагивать, он был вполне безобидным и симпатичным младенцем). Однако с рождением маленького Ивана Васильевича цифра три стала играть какую-то странную роль в жизни царской фамилии. Как пить дать, таким образом покойный Иоанн Третий предостерегал своих потомков, чтоб не очень-то расслаблялись.

Когда будущему Императору, - а я берусь доказать императорство Грозного - минуло три года, отец его Василий заболел. Поехал он в сентябре с любимой женой на любимую охоту, да по дороге на левом "стегне" вскочила у него багровая болячка с булавочную головку. По ходу путешествия царь еще бывал на пирах у местной знати, но выпивалось уже без удовольствия и до бани доходилось "с нуждой". Охота не ладилась, зверь непонятным обычаем ускользал. Сначала царь еще выдерживал пару верст в седле, потом и за столом сидел на подушках, а там и слег вовсе.

Приехал Михаил Глинский с двумя иностранными врачами. Стали они прикладывать к болячке верное средство - пшеничную муку с пресным медом и печеным луком. Болячка стала "рдеть и загниваться". Потянуло царя с охоты обратно. Понесли его "боярские дети и княжата" на руках, донесли до Волока Ламского. Изнемогли, но тащить волоком опасались. Чувствуя, что дело дрянь, царь послал сразу двух Писцов в Москву за духовными грамотами - отцовой и своею. Хотелось ему бросить взгляд на завещания: чего из отцовских наказов он не исполнил и чего сам в здравой памяти потомкам завещал. Писцы сбегали в столицу быстро и тайно. Тайно же грамоты были царю и читаны. От этого чтения ему и вовсе стало плохо, и велел он свою грамоту сжечь. Новую сам царь составить не мог и созвал думу из бояр, оказавшихся с ним на охоте. Пока судили да рядили, пока тужились в непривычном демократическом делопроизводстве, у царя из боку выскочил гнойный стержень и вытекло больше таза гноя. Приложили "обыкновенной мази", и опухоль спала. Царь стал надеяться доехать до Москвы. Соорудили носилки-возилки с постелью ("каптану"). Поехали. По дороге в храмах царь слушал службу, лежа на паперти: стоять не мог.

В Москву решили въехать тайно - в столице как раз полно было посольств, и не хотелось, чтобы заграница знала, что царь у нас больной и недееспособный. Царь решил перепрятаться от послов в своей подмосковной даче Воробьево и въехать в Кремль ночью, тайком от зевак и репортеров. Стали строить особый мост через Москву-реку у Новодевичьего монастыря. Строили очень быстро, поэтому при въезде "каптаны" мост обломился. Стража еле успела подхватить "каптану" на руки и обрубить упряжь. У царя не было сил сердиться. Въехал он в Москву на пароме. В Кремле снова засели писать завещание, но царь сбивал с праведного дележа, - "все его мысли были обращены к иночеству".

Настал звездный час Михаила Глинского.

"Ты бы, князь Михайло Глинский, за сына моего Ивана и за жену мою, и за сына моего князя Юрья кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал!" приказывал больной.

"Конечно, дам на раздробление, как не дать!" - кивал бывший государев вор.

Успокоившись, стал царь спрашивать Глинского, чего бы такого в рану пустить, чтобы дурного духу не было на весь Кремль.

- Обычное дело, - отвечал Глинский, - обождавши день-другой, можем пустить в рану водки. В чудодейственность этого русского средства верилось легко, и стал царь допрашивать врачей, а нет ли какого лекарства, чтобы излечиться вовсе? Глинский обиделся: зачем же так! Его иностранная команда сразу отрезала царю: никак невозможно!

Тут уж попы распихали всех, обложили царя "запасными дарами", стали петь, записывать духовное завещание, какому монастырю что причитается. В общем, стали играть свою игру.

Последние часы Василия прошли в усилиях спасти душу: его успели постричь в монахи под именем Варлаама. Скончался он в ночь со среды на четверг 3 декабря 1533 года - уж не в три ли часа по полуночи?

Василий умер, и поп Шигона божился потом, что видел, как изо рта покойного вылетела душа в виде "тонкого облака". Писец, строчивший обычные охи и ахи, что могилу царю вырыли рядом с могилой Горбатого, да что гроб привезли каменный, да что царицу, "упавшую замертво", несли на санях, да что били в большой колокол (а новгородский и псковский при этом злорадно помалкивали!), записал для нас и рассказ Шигоны о душе.

Елена Глинская. Правление Женское

Василий умер, но успел оставить распоряжение, что правительницей при младенце Иоанне должна быть вдова Елена. Все было подробно оговорено: как трем приближенным лицам - Михаилу Юрьеву, Глинскому и Шигоне - при Елене быть, как им к ней входить.

"Входить" мы должны понимать как хождение с докладами", - оговаривался деликатный Историк, чтобы мы не подумали чего дурного.

Но надо было и маленького Иоанна короновать. Пропели многия леты по церквям, благословили ребенка на великое княжение, по городам поскакали лейтенанты принимать у народа присягу новому царю. Присягнули Иоанну и дядья, которые от власти будто бы отказались, но вполне превозмочь свои Чувства по обыкновению не могли.

Василий заранее уговаривал братьев не лезть в цари, они кивали, но бес их не оставлял. Начались переезды удельных князей от одного васильева брата к другому, и Елена заволновалась.

Как черти из бутылки, выскочили и претенденты на заполнение вдовьих пустот. Елена "сблизилась" с князем Иваном Овчиной-Телепневым-Оболенским, который сразу стал мешать Михаилу Глинскому "отдавать свое тело на раздробление". Овчина лучше распоряжался своим телом, и Глинский был посажен в кутузку, где вскоре и умер.

Елена почувствовала вкус к командованию и стала распоряжаться, кого сослать, кого заточить, кого убрать по-тихому. Завертелось чертово колесо интриг, подставок, доносов. Маленький Иоанн только вздрагивал: в отблесках костров на Красной площади ему чудились персонажи бабушкиных сказок, злодеи, горынычи в людском обличье. Вокруг бушевала измена. Казней было мало, потому что "нельзя же было всех перевешать", но ужас повис в воздухе. Бояре, заходя в детскую к Иоанну, поглаживали его по темечку: бедный малютка вот-вот останется без головы! Дикий, параноидальный страх с трехлетнего возраста впитался в сны маленького Вани. Все эти взрослые дела были ему непонятны. Но мама все время находилась в состоянии бешеного напряжения, с милого лица ее не сходил кровожадный оскал. Какое тут могло быть благонравное воспитание? Никакого.