Неизвестен Автор - Атаман Анненков

Особое значение я придавал поддержанию правильных взаимоотношений в отряде. Во время германской войны между офицерами и рядовыми происходило слишком много инцидентов. Дело в том, что многие офицеры царской армии были далеки от солдат, не вникали в их нужды, проявляли высокомерие и грубость. Поэтому у меня проводилась кадровая политика с учетом прошлых уроков. В офицерский состав у нас производили из рядовых. Сначала принимали в отряд в нижние чины даже бывших офицеров. Если вступивший сумел себя показать в боевом отношении достойным командира роты и даже полка, то его назначали. Все офицеры и солдаты обращались друг к другу на "ты". Введено было слово "брат" вместо "Ваше благородие", "Ваше превосходительство". Например, брат-атаман, брат-ротный, брат-вахмистр.

Вообще же кадровые офицеры идти ко мне в отряд избегали. Дело в том, что в колчаковской армии наиболее распущенными были именно офицерские полки. У нас к офицерам предъявлялись очень строгие требования, да и не было гарантий занять какой-то высокий пост. Отмечались случаи, когда прибывшие в отряд бывшие кадровые офицеры, побыв в полках простыми рядовыми, через 2-3 недели уезжали обратно к Колчаку. Причиной же чаще всего было нежелание служить под командой бывших вахмистров. У меня из рядовых были командиры Оренбургского, Атаманского, Четвертого полков, многие рядовые командовали сотнями.

Старых генералов я считал хламом. Такое убеждение у меня сложилось еще на германском фронте. Поэтому я отвергал всех старых генералов и назначал молодых командиров, чем удалось оздоровить свою армию. Тем самым вызывал недовольство в Омске. Меня вызвал Иванов-Ринов и стал упрекать в непослушании, а также разъяснять, что нашей общей борьбе с большевиками нужны опыт и мудрость. Замечу, что к тому времени в Омске уже вздыхали по поводу нерационального использования офицеров для комплектования офицерских полков. Теперь офицеров стало просто не хватать. И мое отношение к ним подверглось осуждению. Иванов-Ринов подчеркнул, что сейчас не время для разногласий. Тогда же он начал настаивать на переподчинении моего отряда 2-му Степному корпусу. Меня это не устраивало, и, побыв в Омске три дня, я вернулся в свой отряд, захватив с собой человек 500-600 добровольцев.

Дисциплина в отряде поддерживалась воспитательной системой и судебными репрессиями. Она, эта воспитательная система, включала изучение дисциплинарного устава, проведение бесед с солдатами и казаками, бесед по разъяснению целей борьбы. Издавались приказы и директивы, содержание которых сводилось к разъяснению целей борьбы с большевиками и возложению обязанностей на каждого командира разговаривать на эти темы с подчиненными. Необходимость борьбы с большевиками объяснялась главным образом тем, что они признавались незаконной властью.

В отряде действовали военно-полевые суды, состоявшие из офицеров. Имелись и офицеры-юристы. Кроме того, существовала специальная комиссия по рассмотрению некоторых дел. При их разрешении руководствовались прежними законами России, уставами о наказаниях, приказами начальника штаба Верховного главнокомандующего Сибири. Практиковались внесудебные расправы. Приговоры и решения утверждались мною, а приводились в исполнение той частью, от которой назначался наряд на данное дело. Так что порядок здесь соблюдался..."

Чтобы представить, что это был за "порядок" и каким образом он соблюдался, можно обратиться к одному конкретному делу.

В июне 1919 года по приказу Анненкова суду был предан поручик Пилло, которому предъявили бездоказательные обвинения в причастности к тайной преступной организации, направлявшей свою деятельность якобы на разложение казачьей дивизии. Однако суд вынес в отношении Пилло оправдательный приговор.

Недовольный таким оборотом дела Анненков издал специальный приказ. Вот он:

"Приказ партизанской дивизии Атамана Анненкова No 154

4 июля 1919 года с. Уч-Арал

"Утверждаю" приговор Пилло. Как самозванца и жида, опозорившего мундир русского офицера, опозорившего Георгиевский крест и вошедшего в дивизию с целью разложения партизан - повесить... Атаман Анненков".

Все объяснялось личной неприязнью атамана к еврейскому происхождению Пилло. Кстати, она, эта неприязнь, зафиксирована и документально. Приказ по дивизии от 9 мая 1919 года No 98 гласил:

"Командирам частей запрещаю принимать на службу солдат иудейского происхождения. Виновных буду отрешать от должностей, как не соответствующих своему назначению.

Атаман дивизии полковник Анненков".

Таковы представления Анненкова о законности. Впрочем, лучше предоставить возможность читателям судить об этом по его собственным комментариям.

"...Обычно я избегал интеллигентных офицеров. Один из таких - Пилло - был прикомандирован из Омского резерва чинов. По прибытии в отряд его зачислили в качестве рядового бойца. Спустя некоторое время во многих отрядах стали отмечаться случаи употребления наркотических средств, стала проявляться недисциплинированность. Очевидно, морфием или кокаином офицеров и рядовых партизан снабжал Пилло. К слову сказать, Пилло объявился в отряде как артист Аполлонский. С ним была артистка Истомина-Жизневская. Своим поведением они стремились к разложению дивизии разными способами, чем способствовали успеху неприятеля. Я приказал произвести у Пилло обыск, во время которого у него обнаружили кокаин, а также порядочное количество шприцев. Попутно с этим начали разбираться, кто он такой, поскольку никакого удостоверения своего чина Пилло не имел. Ему сделали поверхностный экзамен, дали солдатское отделение, но командовать он не смог. На наши претензии Пилло ответил, что с германской войны прошло уже много времени, и он забыл, как командовать. Дальше выяснилось: Пилло служил лишь обозным прапорщиком и не имел никаких особых заслуг. Суд его оправдал, так как Пилло отрицал обвинения во вредительстве. Но потому, что в отряде была масса случаев, когда солдаты под воздействием кокаина учиняли бесчинства и безобразия, ответственность за них я возложил на Пилло. Пилло повесили, а его соучастницу - артистку Истомину-Жизневскую - в 24 часа выдворили из района..."

В своей судебной исповеди поверженный "мятежный" атаман рассказал:

"...Мой личный конвой состоял из 30 человек русских казаков. Среди них 12-15 человек составляли пленные красноармейцы. Дело в том, что к пленным красноармейцам я относился как к противникам, уже сложившим оружие. На всех фронтах при сдаче в плен красноармейцев подвергали репрессиям. Но при сдаче 5-го Советского полка я заметил, как во время ареста один боец, Иван Дупляков, сказал: "Я много перебрал на мушку вашего брата, теперь можете брать и меня". Если бы их отправили в лагерь, то, возможно, над ними совершилась бы расправа. Я решил взять пленных в свой конвой, полагаясь на чисто психологическое воздействие: они являлись добровольцами, боровшимися против нас и не ожидавшими к себе снисхождения. Тем самым я оценил проявление Дупляковым своего гражданского мужества. И не ошибся. Впоследствие Дупляков перешел со мной китайскую границу. В настоящее время он находится здесь, в Москве, в ОГПУ. Это тот самый Дупляков, которому в случае каких-либо недоразумений со мной я завещал выдать четыре слитка золота. Таково было мое завещание, составленное в китайской тюрьме в отношении всех четырех оставшихся казаков моего войска.