Сергей Ковалёв - История Рима (с иллюстрациями)

Итак, развитие колоната в земледелии и вольноотпущенничества в ре­месле и в домашнем хозяйстве было кризисом рабства. Этим путем рабо­владельцы хотели повысить производительность труда и сохранить свое экономическое и политическое господство. Однако переход к смягченной форме эксплуатации (колонат и вольноотпущенничество были именно та­кой смягченной формой рабства) вовсе не означал улучшения положения трудящихся. Наоборот, если для рабов прикрепление к земле вело к неко­торому усилению их хозяйственной самостоятельности и улучшению бы­тового положения, то для свободных переход к положению колонов озна­чал закрепощение. Но главное было даже не в этом. Переход к колонату и вольноотпущенничеству, будучи переходом, как мы говорили выше, к бо­лее мягкой форме эксплуатации, вместе с тем увеличивал норму эксплуа­тации, т. е. ухудшал общее положение трудового населения империи: ра­бов, колонов, вольноотпущенников и уцелевших еще свободных крестьян и ремесленников.

Действительно, в обстановке кризиса, в условиях разлагающегося ра­бовладельческого общества гнет, лежавший на непосредственных произ­водителях, быстро возрастал. Об этом говорит хотя бы увеличение госу­дарственных налогов. Мы уже видели, как на всем протяжении первых двух столетий империи налоги непрерывно росли. Такое явление было не случайным. Оно вызывалось общим ухудшением экономического поло­жения империи, усилением давления на ее границы, ростом военно-бю­рократического аппарата. Римская империя отчаянно боролась за свое су­ществование. В этой борьбе налоги оставались последним и единственным ресурсом, так как новые завоевания стали невозможны уже со второй чет­верти II в.

Но если государство все сильнее давило на налогоплательщика как орган всего класса рабовладельцев, то каждый отдельный собственник, кроме этого, все сильнее нажимал на зависимых от него людей. Именно этим совокупным и невыносимым гнетом объясняются те явления растущего обнищания масс, с которыми тщетно пытались бороться императоры II в. В свою очередь, обеднение низших и средних слоев населения углубляло кризис: уменьшалось количество мелких собственников и, следовательно, увеличивалась концентрация земельной собственности, падала покупатель­ная сила населения, и поэтому сокращались торговля и ремесла. Римская империя попадала в порочный круг, найти выход из которого мирным пу­тем было уже невозможно.

К началу III в. все предпосылки для нового социального взрыва были налицо. Классовые противоречия, как и за 350 лет до этого, обострились до крайней степени, однако характер этих противоречий был несколько иной. Тогда, в середине II в. до н. э., друг против друга стояли два главных противника: рабы и рабовладельцы. Римско-италийское крестьянство, рим­ская демократия и провинциалы, правда, участвовали в борьбе, но каждая группа выступала со своими требованиями, независимо от других и часто против других. Армия в своей значительной части состояла из люмпен-пролетариев и была использована для подавления революционного дви­жения. Наконец, в середине II в. до н. э. римское рабовладельческое обще­ство находилось в зените своего расцвета.

В III в. н. э. рабы уже не занимали прежнего места в производстве. Сельское хозяйство лежало главным образом на плечах колонов. Сильно уменьшилось количество городских рабов. В ремесленном производстве полусвободный труд вольноотпущенников все больше вытеснял труд ра­бов. Изменилось, по сравнению с эпохой гражданских войн, и отношение всех этих групп друг к другу. Раньше свободные противостояли рабам, римские граждане — негражданам. Теперь маленькой кучке крупных зе­мельных собственников и узкой прослойке денежной и торговой знати, опиравшимся на имперский военно-бюрократический аппарат, была про­тивопоставлена более или менее однородная масса трудового населения. Старые противоречия между свободным бедняком и рабом, римляном и италиком, италиком и провинциалом почти исчезли. Все они одинаково несли на себе неслыханную тяжесть умиравшего общества и одинаково ненавидели правящую верхушку.

Иную роль играла теперь и армия. Огромный процент в ней состав­ляли варвары: фракийцы, иллирийцы, паннонцы, мавританцы и др. Пре­торианская гвардия, начиная с конца II в., не составляла в этом отноше­нии исключения. К тому же армия в значительной степени потеряла свой прежний профессиональный характер. Войска, стоявшие в провинциях, часто пополнялись из местных уроженцев. Легализация солдатских се­мей и разрешение солдатам, находившимся в постоянных лагерях, обра­батывать землю, также содействовали сближению армии с местным на­селением. Это не означало, конечно, что вся римская армия к III в. пре­вратилась в совокупность территориальных единиц, а римские солдаты — в военных колонистов. Профессиональная солдатчина со своими специ­фическими интересами еще долго продолжала преобладать в армии. Вот почему в грандиозном кризисе III в. чисто солдатские бунты, не связан­ные с движением рабов, колонов и ремесленников (а иногда даже направ­ленные против них), играют такую большую роль. Но вместе с тем в этих военных мятежах все же иногда чувствуется некоторая социальная направленность. Иногда они обращены против той же богатой и знатной верхушки римского общества, против которой выступали и социальные низы. При этом не всегда солдатами руководила только жажда наживы. Гнет, лежавший на всей империи, не мог не чувствоваться и армией, в каком бы привилегированном положении она ни находилась по сравне­нию с колонами и рабами. Поэтому случалось так, что движение, начав­шееся чисто солдатским бунтом, перерастало в восстание низов, и на­оборот.

Другой характерной чертой кризисного времени был рост сепаратиз­ма. Экономический подъем в провинциях, несомненно, способствовал со­зданию общеимперского рынка, но, с другой стороны, обусловил и рост экономической самостоятельности присоединенных к Риму территорий. Примечательно, что в III в. очагами сепаратистских движений стали наи­более развитые в экономическом отношении районы Галлии и Переднего Востока. Теперь многие провинции могли обойтись без Рима; более того, этот вариант был для них даже выгоднее. К тому же трудность защиты периферийных областей от варварских вторжений приводила к тому, что зачастую они вынуждены были брать организацию этого дела в свои руки, что также повышало их независимость. Подтверждением растущего само­сознания подчиненных Риму исторических областей было возрождение ста­ринных языковых и культурных традиций. Так, в Малой Азии в III в. появ­ляются надписи на давно, казалось бы, забытом фригийском языке. Ана­логичную картину можно было наблюдать и на другом конце империи — в Галлии и Испании.