Уильям Мак Нил - В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

Сотрудничество правителей и капиталистов выдержало испытание расстоянием. Вообще, основным секретом европейской торговой экспансии XVIII в. была сравнительно низкая стоимость эффективной защиты людей и товаров, что отчасти объясняется техническим превосходством европейских кораблей и фортов, а также доступностью и сравнительно низкой ценой железных пушек. Не менее (а может быть и более) важной составной успеха были организация, выучка и дисциплина европейских войск: за полмира от метрополии управленцы, офицеры и солдаты с неумолимым постоянством доказывали свое превосходство на поле боя.

Разумеется, немалой была роль регулярной муштры, превращавшей солдат в послушные и взаимозаменяемые составные военной машины. Какими бы недисциплинированными и плохо оснащенными не показались бы прибывшим из Европы офицерам их заморские гарнизоны, однако любая стычка с азиатским, африканским либо американо-индейским войском немедленно доказывала ошибочность первого впечатления. Например, когда между французскими и английскими предпринимателями началась гонка за обладание обширными территориями в Индии, малочисленные европейские контингенты определяли исход сражений— не столько ввиду качественного превосходства в вооружении, сколько благодаря беспрекословному выполнению приказов и маневрированию при контакте с противником [177].

Характерное для европейских заморских начинаний XVIII в. сочетание передовых вооруженных сил и почти безудержного предпринимательства имело важные результаты. Жизнь сотен тысяч и, к концу столетия, миллионов жителей Азии, Африки и Америки изменилась в результате деятельности европейских капиталистов. Регулируемая рынком и направляемая кучкой жителей Старого Света деятельность постепенно разрушила старые общественные структуры земель, легко досягаемых со стороны моря. Судьба обращенных в рабство африканцев, которых везли через Атлантический океан для беспощадной эксплуатации на сахарных плантациях, являет до крайности жестокий и наглядный пример того, насколько радикальными могли быть изменения, вызванные погоней за прибылью. Лишь несколько меньше пострадали общественный уклад и обыденный быт индонезийцев, принуждаемых местными князьками (в свою очередь, выполнявшими указания голландцев) к выращиванию пряностей. То же относится и к индийским ткачам, работавшим на Ост-Индскую Компанию. Табаководы и хлопкоробы средиземноморского Леванта и Северной Америки являют пример еще более высокого уровня личной самостоятельности во взаимоотношениях с купцами и посредниками, доставлявшими плоды их труда на международный рынок. Однако все эти народы объединяло то обстоятельство, что их повседневная жизнь стала зависеть от регулируемой европейцами всемирной торговой системы. Товарооборот, поставки, кредит, а также охрана вышеперечисленного зачастую непосредственно определяли физическое выживание людей, не обладавших ни контролем, ни даже представлением о коммерческой системе, в которую они оказались втянуты.

Несомненно, Старому Свету доставалась большая доля; однако специализация производства (даже при условии крайне неравного распределения прибыли между европейцами и туземными исполнителями их воли) также означала общий рост богатства. Даже в Африке, где работорговля разрушила целые общины и перемолола бесчисленные человеческие судьбы, распространение новых технологий и навыков (особенно выращивания кукурузы) повысило уровень жизни в целом. Распространение поставляемого европейцами современного оружия также выразилось в возросшей мощи африканских государств, расположенных на ключевых в стратегическом отношении территориях [178].

Континентальная глубинка Нового Света, не имевшая транспортных магистралей, как и в случае с Европой, оказалась вне сети торговли, которой предпринимательство соединило побережье Атлантического и Индийского океанов. Однако мировой рынок, казалось, не знал преград: до самого конца XVIII в. европейские торговцы пересекали всю Северную Америку для приобретения в северных районах столь ценимой пушнины. Предлагаемые в обмен на меха металлические орудия, одеяла, виски за кратчайший срок бесповоротно изменили быт индейских племен Севера. Русские купцы оказали аналогичное воздействие на уклад племен Сибири и в 1741 г. добрались до Аляски. В конце того же столетия притязания Британии и Испании на контроль над тихоокеанским побережьем Северной Америки натолкнулись на уверенно растущую империю русской торговли пушниной. Этот пример красноречиво свидетельствует о стремительной экспансии: европейцев — на морях, русских — на восточном направлении.

Сухопутные границы Европы были почти столь же важны в балансе континентальной политики, сколь способствовавшие взлету могущества Франции и Британии океанские торговые империи. Необъятные просторы Сибири все же значили меньше, чем обрабатываемые крестьянами степи Украины и соседних районов. Именно последние позволили резко повысить производство продовольствия в Европе и заложили основу для роста Российской империи.

Россия была не единственной державой, выигравшей от распространения земледелия в степях Восточной Европы — XVII в. в целом был периодом достаточно сложной борьбы за обладание западными степями; а местные государственные образования— княжество Трансильвании и польская шляхетская республика пытались соперничать с турецким султаном, австрийским императором и русским царем [179]. В результате к концу следующего столетия в выигрыше оказалась Россия, поскольку доставшиеся османам Румыния и австрийцам Венгрия не шли ни в какое сравнение с Украиной и степями Центральной Азии. За этот же период внутренние противоречия, раздиравшие Польшу, окончательно лишили ее независимости, сделав объектом трех последовательных разделов в 1773, 1793 и 1795 годах.

Еще до распада Польши резкие изменения в раскладе сил Восточной Европы были засвидетельствованы появлением нового претендента на статус великой державы — Пруссии. Вообще Пруссии повезло — благодаря расположению на восточном пограничье германских государств она унаследовала от Средних веков сравнительно большую территорию. Равнинно-болотистый рельеф этой территории позволил даже с опозданием, но тем не менее успешно применить западную технику осушения, а новые обрабатываемые земли стали существенным источником доходов [180].

Однако в основе политических достижений Пруссии лежала блестящая военная организация, корнями уходящая в XVII в., когда народное возмущение жестокостью и бесчинствами шведских войск нашло эффективное институциональное воплощение в княжестве Гогенцоллернов. После войны Фридрих Вильгельм (правил в 1640–1688 гг.) сумел подавить внутреннее сопротивление и ввести централизованное налогообложение, что позволило ему и его преемникам содержать армию, заставившую Европу считаться с собой. Малая территория и ограниченные ресурсы тем не менее давали о себе знать, и, подобно другим германским княжествам, Пруссия в значительной мере зависела от иностранных субсидий.