Андреас Дорпален - Германия на заре фашизма

Остальные обвинения со стороны правых Гинденбург продолжал рассматривать, так сказать, по их нарицательной стоимости. В ту зиму в берлинских кинотеатрах демонстрировался фильм «На Восточном фронте все спокойно» – реалистичная и трогательная картина событий, происходивших во время войны на фронтах и дома. Нацисты организовали демонстрации с требованием изъять этот фильм из проката, потому что он порочит немецкую армию, и Гинденбургу снова пришлось вмешаться. Он обсудил вопрос с Отто Брауном, поскольку дело касалось прусской полиции. Браун, который не видел ничего предосудительного в этой картине, предложил Гинденбургу посмотреть ее. Маршал ответил, что в этом нет никакой необходимости, потому что он получает информацию из компетентных источников. Кроме того, достаточное свидетельство нежелательного характера картины заключается в вызванном ею яростном негодовании национального юношества. (Картина была изъята из проката после дальнейших волнений и беспорядков, устроенных нацистами; один из показов они прервали, запустив в зал сотни белых мышей.)

Больше всего Гинденбург боялся, что нация восстанет против него. Он проводил многие часы, составляя письма и обращения, которые никогда не отправлял и в которых он отстаивал свои политические решения. «Какой приговор вынесет мне история? – рассуждал он. – Я проиграл величайшую из войн. Я не сумел помочь моему народу, который призвал меня на самый ответственный пост…» И на все вопросы он, как всегда покорно, отвечал: «Я верю, что самое главное – стараться исполнить свой долг как можно лучше».

Но в чем именно заключался его долг? В дни империи всегда находился кто – то, который мог объяснить ему это, – учителя, командир, император, а во время войны – самоуверенный Людендорф. В первые годы его президентства своеобразным руководством к действию была Веймарская конституция, тем более что первоначально функции президента были в основном церемониальными. Но теперь конституция стала в значительной степени неэффективной, рейхстаг отклонил ее законодательные функции, и окончательные решения теперь были за ним, президентом. Неспособный принять эти решения самостоятельно, Гинденбург полагался, поскольку больше ему ничего не оставалось, на трех своих главных советников. К счастью, это трио – Шлейхер, Мейснер и Брюнинг – имело схожие мнения по основным политическим вопросам. Как человек новый, Брюнинг не пользовался доверием президента в той же степени, что двое других, которых маршал знал на протяжении многих лет. Но и Шлейхер, и Мейснер энергично поддерживали Брюнинга и помогали ему убедить президента в правильности и необходимости предлагаемых им мер. Шлейхер, который по происхождению и воспитанию был ближе всех к Гинденбургу, мог обсуждать с ним планы канцлера в выражениях, которые маршал хорошо понимал, в то время как Брюнинг, склонный к высоконаучным объяснениям, часто оставлял маршала в недоумении и до крайности раздраженным. Более того, генерал являлся связующим звеном с правыми, и его советы ценились как страховка против назойливости с этой стороны. С другой стороны, Мейснер, являясь правовым экспертом, обеспечивал гарантии того, что намечаемые меры не вызовут возражений у конституционных юристов.

Несмотря на договоренность о принятии срочных мер, Шлейхер, Мейснер и Брюнинг руководствовались разными мотивами и преследовали разные цели. Мейснер – слуга своего хозяина – в первую очередь был озабочен защитой прав последнего и облегчением его обязанностей. Шлейхер, выражавший интересы армии, стремился укрепить рейхсвер и оградить его от риска гражданской войны. Целью Брюнинга было сбалансировать бюджет и ввести жесткую экономию – лучший способ восстановить здоровье и стабильность экономики страны. Его поддерживали и Шлейхер, и Мейснер, потому что такая политика обещала облегчить претворение в жизнь их планов. И все же расхождение их первоначальных интересов было источником трудностей уже тогда, а со временем именно оно привело к прекращению сотрудничества этих трех людей.

Одной из главных задач Шлейхера было достижение временного соглашения с нацистами. Внешне беззаботный циник, Шлейхер был легковозбудимой личностью, и его настроение менялось от веселой самоуверенности до глубочайшего беспокойства. Постоянный рост нацизма создал особые проблемы, с которыми Шлейхеру, ввиду его эмоциональной нестабильности, не так легко было справиться. Ему нравился военный пыл штурмовых отрядов, и он ничего не имел против такого резерва для рейхсвера, однако его очень беспокоила растущая враждебность между правительством и штурмовиками. Его чрезвычайно тревожила возможность перехода стычек между нацистами и правительством в гражданскую войну, в которой армии придется стрелять по своим соотечественникам, а эту обязанность солдаты сочтут особенно неприятной, поскольку среди рядового состава и младших офицеров быстро росли пронацистские симпатии. Его беспокоила и другая мысль: нацисты и коммунисты вполне могут подняться одновременно, и, пока рейхсвер будет занят подавлением беспорядков, Польша может послать войска через границу и захватить немецкие территории. Поэтому Шлейхер постоянно напоминал Брюнингу о необходимости соблюдения крайней осторожности при общении с нацистами, и канцлеру пришлось избрать более пассивную позицию по отношению к ним, чем ему хотелось. Мейснер тоже стоял за налаживание контактов с Гитлером, и, поскольку ни он, ни Шлейхер не видели в обозримой перспективе возможности включить представителей нацистов в правительство, их позиция возымела воздействие и на Гинденбурга. Как всегда не желающий принимать радикальные меры, президент теперь, когда поднимался этот вопрос, более чем когда – либо противился насильственному подавлению деятельности нацистов.

Канцлеру пришлось запастись величайшим терпением и ловкостью, чтобы добиваться поставленных целей. Его задача еще более осложнялась тем фактом, что цели эти были смутными и труднодостижимыми. В своей основе их было две, и они были взаимосвязаны. Внутри страны канцлер пытался справиться с экономическим кризисом, а во внешней политике стремился к снижению, если не к отмене репарационных платежей. Пересмотр плана Юнга, в свою очередь, должен был уменьшить экономические трудности в стране. Чтобы этого добиться, канцлер считал необходимым сбалансировать бюджет и поддерживать стабильный курс национальной валюты. Такое обязательство Германия взяла на себя, когда принимала план Юнга, и, если она этого не добьется, Брюнинг опасался, что не сможет убедить страны – кредиторы в необходимости пересмотра репарационных платежей. В дополнение канцлер считал строжайшую экономию необходимой для обеспечения конкурентоспособности страны на мировом рынке. Она более чем когда – либо зависела от экспорта – чтобы финансировать импорт и выполнить репарационные обязательства. Сокращение общественных расходов, урезывание заработной платы и повышение налогов, таким образом, были необходимы, потому что любая другая политика имела бы инфляционный эффект, а Брюнинг был решительно настроен избежать инфляции. После трагического опыта начала двадцатых годов любой намек на инфляцию мог вызвать неуправляемую панику и погрузить страну в кошмар социальной и политической анархии.