Андреас Дорпален - Германия на заре фашизма

Объявление вне закона СА и СС должно было повлиять на планы обороны страны, поскольку они составлялись с расчетом на помощь со стороны этих подразделений в случае польского вторжения. Поэтому прежде, чем действовать, Гренер проконсультировался с представителями военного командования. Шлейхер и Хаммерштейн дали свое согласие сразу. Адмирал Редер, командовавший военно – морским флотом, высказал предложение, что, справедливости ради, стоит распустить и «(Железный фронт», но Шлейхер вмешался и сказал, что этот вопрос не обсуждается. Что же касается СС и СА, Шлейхер дал свое согласие на немедленные действия.

Правда, уже на следующий день Шлейхер передумал. Он предложил Гренеру возложить бремя ответственности за роспуск этих подразделений на Гитлера, предъявив ему определенные требования. Если он их не исполнит, тогда будут основания для роспуска его отрядов. Что именно заставило Шлейхера передумать, не вполне ясно. Некоторые из его подчиненных утверждали, что он всегда был против насильственного подавления нацистов и какое – то время пытался найти основания для сближения с ними. Получив доказательства предательской деятельности нацистов, он, очевидно, отказался от этой надежды, но передумал, узнав, что запрет СА и СС вызовет бурю возмущения со стороны младших офицеров рейхсвера, многие из которых испытывали глубокие симпатии к нацизму. Компромисс, который он предлагал, должен был доказать сомневающимся, что запрет – это последнее средство, к которому нацисты вынудили правительство своим упрямством. Возможно, он также хотел выиграть время для будущих переговоров, которые могли пройти успешнее, учитывая угрозу запрета СС и СА. Как бы то ни было, Шлейхера одолевали тревожные мысли. У Гренера даже создалось впечатление, что генерал был близок к нервному срыву: временами он казался безумным.

В тот же вечер Гренер посетил Гинденбурга, чтобы представить свои планы президенту. Он добросовестно доложил и об альтернативном плане Шлейхера, но Гинденбург с ходу отверг его и выразил свое полное единодушие с Тренером. У Мейснера тоже не нашлось возражений.

В те дни Брюнинга в Берлине не было. Он еще не вернулся из поездки по стране в рамках предвыборной кампании. О планах Гренера он ничего не знал. По его собственным воспоминаниям, он узнал о них только после возвращения в столицу в день выборов – 10 апреля. Он подверг сомнению своевременность мероприятия накануне парламентских выборов, но подготовка зашла уже слишком далеко, и назад пути не было. Иностранные дипломаты тоже знали о подготовке, и отмена оказала бы крайне негативное влияние на предстоящие переговоры о разоружении в Женеве. Поэтому канцлер решил согласиться с предложением Гренера.

Встретившись со своими главными советниками вечером 10 апреля, Брюнинг выяснил, что в основном они согласны с Гренером. А Мейснер к этому времени уже был готов поддержать Шлейхера. Президент, доложил он, одобряет принятие мер против нацистов, но спрашивает, не будет ли ясный и строго ограниченный по срокам – скажем, пусть это будет неделя – ультиматум предпочтительнее прямого запрета специальных нацистских формирований. Он добавил, что Гинденбург заранее огорчен нападками, которым он наверняка подвергнется после такого запрета. Шлейхер поддержал предложение и объяснил, почему эта процедура окажется более неприятной для Гитлера. Немедленный запрет поставит нацистов в положение мучеников. Если же вина за это может быть возложена на фюрера, ситуация будет в корне иная. Более того, Гренер мог написать письмо, предъявляющее ультиматум, избежав тем самым втягивание в противостояние президента. Министр юстиции выступил против плана Шлейхера. Тогда Брюнинг, отдававший предпочтение плану Гренера, решил нанести визит президенту и заручиться его согласием.

Встреча с Гинденбургом, состоявшаяся следующим утром, была описана выше. Через несколько часов Гинденбург передумал и пожелал отложить декрет до прусских выборов. Оскар фон Гинденбург в то утро долго совещался о запрете СА со Шлейхером. Он был очень обеспокоен этим планом, как сказал Шлейхер Гренеру, но он, Шлейхер, отказался быть втянутым в дискуссию об этом мероприятии, поскольку не желал иметь с ним ничего общего. Столь очевидное отмежевание генерала от жизненно важного шага доказало Оскару фон Гинденбургу, что его отец не должен его одобрять. И он поспешил в президентский дворец. А уже после ленча Мейснер смог сообщить помощнику Гренера, что президент решил не подписывать декрет.

Когда на следующий день Гренер стал выяснять, что произошло, Гинденбург – младший с готовностью признал свою роль в нарушении планов правительства. В большом волнении Оскар стал жаловаться, что от его отца требуют слишком многого, вынуждая подписать очередной чрезвычайный декрет сразу после переизбрания. Это вызовет новую волну грязи со стороны правых. Его совершенно не беспокоит судьба СА, поспешно добавил он, но правительство не должно предпринимать никаких мер до завершения парламентских выборов в Пруссии. Гренер понял, что у Оскара нет возражений по существу декрета, но, поскольку президентский отпрыск выглядел очень расстроенным, министр не стал его уговаривать.

Прежде чем снова идти к президенту, Брюнинг и Гренер провели консультации с Брауном и Северингом. Они обсуждали вопрос, можно ли отложить запрет до завершения прусских парламентских выборов. Оба прусских министра отвергли предложение о промедлении и предупредили, что немедленно распустят все нацистские формирования в своем государстве, если правительство рейха не начнет действовать. Тогда канцлер и министр отправились к Гинденбургу. Как и Оскар, Гренер отметил, что у президента не было возражений против предлагаемого мероприятия как такового. Его беспокоила необходимость предпринимать какие – либо действия против одной конкретной группы сразу же после того, как он публично заверил Германию, что будет одинаково относиться ко всем немцам, вне зависимости от их партийной принадлежности. Министры заметили, что относиться одинаково – это вовсе не значит терпеть противоправную деятельность, но аргумент не убедил президента. Неужели нельзя подождать хотя бы до окончания прусских выборов? Брюнинг, не желавший обострять свои и без того напряженные отношения с президентом, был готов ждать, но Гренер, учитывая настоятельные требования прусского правительства, настаивал, чтобы решение о роспуске было принято немедленно. Если же Гинденбург не пожелает поставить свою подпись, ему придется подать в отставку. После этого Брюнингу ничего не оставалось делать, как предупредить президента, что в случае отставки Гренера он уйдет тоже. Он не сразу решился на такое заявление, поскольку знал, что маршал терпеть не может подобное давление. Когда же Гренер предложил взять на себя всю полноту ответственности перед общественностью и парламентом, Гинденбург дал неохотное согласие – «для блага государства», как следовало из протокола совещания.