Н Кривошеина - Четыре трети нашей жизни

У нас, на Кирочной 22, была большая биллиардная комната, где стоял отличный светлого дерева английский биллиард, а вдоль одной стены шли высокие, светлые, со спинкой скамьи. Играли все охотно -- в пятнадцать шаров, и эта комната была центром домашней вечерней жизни, так как в войну не полагалось ни танцевать, ни устраивать домашние концерты - никаких внешних проявлений веселья у нас дома не допускалось, и даже в большом зале зажигалось только одно бра и по вечерам царила полутьма. И вот как-то Вася Мещерский, нам никакой не родственник, сидя в этой биллиардной, рассказал уже знакомую мне историю про француженку-актрису, про ссылку пра-прадеда и про дальнейшую утерю княжеского титула. Он принес и показал интересную родословную Мещерских, где выходило, что три ветви сохранили титул, а три -потеряли его при Павле I.

Ключевский говорит, что все роды Мещерских произошли от хана Беклемиша (XIII век), о чем знали не только мы, но и все Беклемишевы. Когда дядюшка Александр Павлович продал в 1910 или 1911 г. любимое имение Герчики (Смоленской губ.) скульптору Беклемишеву и очень горевал, что расстается с Герчиками, Беклемишев его утешал, говоря: "Подумайте, ведь по-настоящему Герчики просто возвращаются мне, как старшему в роде!"

Когда я в 1952 г. поехала в Москву, чтобы устроить свидание с моим мужем Игорем Александровичем, который был взят МГБ в сентябре 1949 г. (в это время он уже был в "Круге Первом", в том самом, в Марфине под Москвой), я провела почти три недели у Владимира Николаевича Беклемишева, знаменитого биолога, академика, энциклопедиста в полном смысле этого слова. Когда я вошла в их квартиру на Песчаной улице, он меня приветствовал и добавил : "А вам, кстати, придется, пока вы у нас, меня во всем слушаться, -- я ведь Беклемишев, и для вас старший в роде". На расстоянии стольких лет, почти дословно то же самое -- от двух Беклемишевых, которые даже не были друг с другом знакомы.

Отсутствие княжеского титула при столь известной фамилии мало нас всех смущало: ведь были и Толстые, и Оболенские без титулов, был Кочубей с титулом - и без оного. Но было скучно на танцклассах, или позже на танцевальных вечерах, даже на прогулках или на катке в Таврическом Саду быть принужденной каждому новому знакомому, будь он тенишевец, правовед, паж или студент, говорить и объяснять : "Я не княжна, вы ошибаетесь", и -- на удивленное его лицо -- вновь повторять : "Но, поймите, у нас титула нет!". Впрочем, никакого "комплекса", как теперь говорят, ни у меня, ни у сестры не было. Некоторых новых знакомых такое известие вполне очевидно разочаровывало: ведь старая дворянская Россия, где титул открывал многие двери, удивительно еще тогда уживалась с новой Россией, где дворянство как правящий класс уже изжило себя, и где начинало вполне четко уже жить и поживать совсем иного состава общество -- с легкой руки советских учебников его принято называть "буржуазным".

Но новое общество после 1905 г. было много сложнее, и, конечно, в столь мало подходящий к России термин оно не укладывалось. "Буржуа" слово западное, естественно созданное западноевропейскими странами для себя, -- у нас же очень скоро стало лишь бранной кличкой, пущенной в ход после революции : а настоящих "буржуев" - то, собственно, почти и не было.

Мой отец -- один из создателей и строителей этого нового для России общества --общества инженеров, крупных строите лей, ученых, шедших вместе (а не против, конечно) с новым слоем рабочих, мастеров, всякого рода и разряда купечества -- крупного и помельче, всякого рода исследователей и изобретателей -- да их всех не перечислить, новые силы России первых 20-ти лет этого века! И, конечно, остатки дворянства тоже внесли и свой опыт и свои традиции в эту замечательную эпоху. Теперь перехожу к семье моего отца, к его детству, к его фигуре, весьма новой тогда по стилю и примечательной.

Моя бабушка, Вера Виссарионовна Мещерская (Комарова) -- одна из десяти дочерей Виссариона Саввича Комарова (еще у него было семеро сыновей). Он был женат дважды -- первая жена была урожденная Богданович, вторая Доливо-Добровольская. Сам он был военный инженер, участвовал в Бородинском сражении, где был тяжело ранен, потом уволен в почетную отставку и служил начальником Белорусского почтового тракта. Семья Комаровых своим родоначальником считает некоего казанского татарина -- Комаря, который после взятия Казани перешел на службу к царю Ивану Грозному, стал кравчим при царском дворе, крестился и стал называться Никита Комаров. Далее, вплоть до прадеда Виссариона Саввича, ничего про его предков мне не известно. Из его семи сыновей, которые, видимо, все были военные, пятеро дослужились до генералов и сражались на Кавказе и на Балканах. Один из них, Дмитрий Виссарионович, был боевой командир, всю жизнь прожил на Кавказе и много сделал для замирения этого края. Он женился на девице из Тифлиса (полугрузинке-полуазербайджанке), одно время был комендантом крепости Гуниб. Из его детей помню отлично двоюродного дядю -- Петра Дмитриевича Комарова, блестящего полковника Генерального Штаба, погибшего в Пруссии в августе 1914 г. Его труп нашли только через день с древком полкового знамени в руках; о его кончине тогда много писали, всюду были его портреты, даже были лубочные картины -- "Геройская смерть полковника Комарова". Детьми мы его обожали, он был высокий, очень "спортивный", прекрасно играл в теннис, занимался атлетикой -- с лица настоящий армянин. Был он полным атеистом, что очень нас с сестрой поражало, имел вечные громкие амурные похождения, его разговор был -- искры и блеск. Но мы также знали, что он страстный игрок: когда у него бывал отпуск, он покупал себе билет в Монте-Карло, и в Петербург возвращался только после того как все начисто проиграет в рулетку. Когда мне было одиннадцать лет, он написал мне в альбом : "Нина, помни всегда, что загробный мир - это сказка для слабых душ". Моя мать была недовольна и сделала ему по этому поводу замечание. Но он от всего отшучивался; умел он жить легко, весело, считался в штабной среде "красным"; солдаты его дивизии (в Кишиневе, откуда он и пошел на войну 1914 года) боготворили его. Он относился к ним во всем иначе нежели полагалось : например, в Кишиневе, при казармах полка -- устроил два теннисных корта для "нижних чинов", что было совсем уж что-то неслыханное!

Если я о нем так подробно пишу, то потому, что это одна из наиболее примечательных фигур того времени на семейном фоне. Его сестра, Ольга Дмитриевна Форш, стала потом, после революции, писательницей. В Петербурге она у нас, кажется, не бывала, и познакомилась я с ней уже в Париже, когда она приезжала на месяц с группой советских писателей в 1927 г.

Из семьи Комаровых, очень многочисленной, и с которой моя мать как-то, в общем, мало встречалась, мы еще довольно близко знали Виссариона Виссарионовича, сына Виссариона Саввича. Что он делал в юности, не знаю, помню его уже издателем газеты Свет. Это была газета, которую читали - и любили в провинции, особенно же в среде священнической. Чем она замечательна, не скажу, но выходила самым большим тиражом в предвоенной России -- больше Нового Времени, больше всех московских знаменитых газет! Сам Виссарион Виссарионович (женатый на дочери писателя Данилевского) был известный в те времена славянофил. В его доме бывали, такие люди как Крупенский, Гишицкий -- все связанные с политической жизнью в Сербии, в Чехии и т.д.