Петр Кропоткин - Записки революционера

Из церкви процессия возвращалась в том же порядке. Затем каждый спешил по своим собственным делам. Кроме немногих фанатиков придворного этикета да молодых дам, большинство присутствовавших считали выходы скучной барщиной.

Два или три раза в зиму во дворце давались большие балы, на которые приглашались тысячи гостей. После того как император открывал танцы полонезом, каждому представлялось веселиться как угодно. В бесконечных, блестяще освещенных залах было сколько угодно места молодым девушкам укрыться от бдительного глаза маменек и тетушек. Молодежь веселилась во время танцев, а за ужином всегда как-то выходило так, что молодые пары усаживались вдали от стариков.

Моя служба на балах была не из легких. Александр II не танцевал и не сидел, а все время ходил между гостей. Камер-пажу приходилось идти на некотором расстоянии от царя так, чтобы не торчать слишком близко и вместе с тем быть под рукой, чтобы явиться немедленно на зов. Это сочетание присутствия с отсутствием давалось не легко. Не требовал его и император: он предпочел бы, чтобы его оставили одного, но таков уже был обычай, которому царю приходилось подчиниться. Хуже всего было, когда Александр II входил в толпу дам, стоявших вокруг танцующих великих князей, и медленно двигался там. Не особенно легко было пробираться среди этого живого цветника, который расступался, чтобы дать дорогу царю, но сейчас же замыкался за ним. Сотни дам и девиц не танцевали, а стояли тут же в надежде, что, быть может, кто-нибудь из великих князей заметит их и пригласит на польку или на тур вальса.

О влиянии двора на петербургское общество можно судить по следующему. Если родители замечали, что какой-нибудь великий князь обратил внимание на их дочь, они прилагали все старания, чтобы девушка влюбилась в высокую особу, хотя отлично знали, что дело не может кончиться браком. Я не мог бы даже представить себе тех разговоров, которые услыхал раз в "почтенной" семье, после того как наследник два или три раза потанцевал с молодой семнадцатилетней девушкой. По этому поводу родители ее строили различные, блестящие, по их мнению, планы.

Каждый раз, когда мы бывали во дворце, мы обедали и завтракали там. Придворные лакеи тогда рассказывали нам - желали мы их слушать или нет скандальную придворную хронику. Они знали решительно все, что происходило во дворцах. То была их среда. В интересах истины должен сказать, что в тот год, о котором я говорю, скандальная хроника была беднее событиями, чем в семидесятых годах. Братья Александра II тогда только что женились, а сыновья его были еще слишком молоды. Но об отношениях императора к княжне Долгорукой, которую Тургенев так хорошо обрисовал в "Дыме" под именем Ирины, во дворце говорили еще более открыто, чем в петербургских салонах. Раз, когда мы вошли в комнату, где переодевались всегда, нам сообщили, что "княжна Долгорукая сегодня получила отставку, на этот раз полную". Полчаса спустя я увидел княжну Долгорукую. Она явилась в церковь с распухшими от слез глазами. Все время службы она глотала слезы. Остальные дамы держались поодаль от несчастной, как бы для того, чтобы ее лучше видели. Прислуга уже вся знала про событие и обсуждала его на свой собственный лад. Было нечто отвратительное в толках этих людей, которые за день до того пресмыкались перед этой самой дамой.

Система шпионства, практикующаяся во дворце, а в особенности вокруг самого императора, покажется совершенно невероятной непосвященным, но следующий случай даст о ней некоторое представление. В семидесятых годах один из великих князей получил хороший урок от одного петербуржца. Последний запретил великому князю приезжать в его дом. Раз, возвратившись неожиданно и найдя великого князя в гостиной, он бросился на него с палкой. Молодой человек бегом спустился с лестницы и, было, уже совсем успел вскочить в карету, когда преследующий настиг его и ударил палкой. Околоточный, который стоял у подъезда, побежал с докладом к обер-полицеймейстеру Трепову, а этот в свою очередь вскочил в дрожки и помчался к государю, чтобы раньше всех отрапортовать о "прискорбном случае". Александр II вызвал великого князя и переговорил с ним. Дня два спустя один старый чиновник, служивший в Третьем отделении, передавал в доме моего товарища, где он был свой человек, весь разговор между царем и великим князем.

- Государь был очень сердит, - сообщил им чиновник, - и сказал в конце концов великому князю: "И как это вы своих дел не умеете устраивать!"

Чиновника спросили, конечно, как он может знать о беседе с глазу на глаз, и его ответ был очень характерен:

- Слова и мнения его величества должны быть известны нашему отделению. Разве иначе можно было бы вести такое важное учреждение, как государственная полиция? Могу вас уверить, что ни за кем так внимательно не следят в Петербурге, как за его величеством.

В этих словах не было хвастовства. Каждый министр, каждый генерал-губернатор, прежде чем войти с докладом в кабинет к царю, справлялся тогда предварительно у камердинера царя, в каком расположении духа сегодня его величество. Сообразно с ответом министр или докладывал императору о каком-нибудь щекотливом деле, или же держал его в портфеле до более благоприятного момента. Когда в Петербург приезжал генерал-губернатор Восточной Сибири, он всегда посылал своего личного адъютанта к камердинеру с хорошим подарком. "Бывают дни, - говорил генерал-губернатор, - когда государь пришел в бешенство и отдал бы под суд всех и меня в том числе, если бы я доложил ему о некоторых делах, но бывают также дни, когда все сходит гладко. Золотой человек этот камердинер". Знать изо дня в день о настроении духа императора считалось необходимым для тех, которые желали удержаться на высоком посту. Это искусство впоследствии в совершенстве постигли граф Шувалов и Трепов, а также граф Н. П. Игнатьев. Впрочем, насколько я знаю его, Игнатьев сумел бы обойтись и без камердинера.

В начале моей службы я относился восторженно к Александру II как к царю-освободителю. Воображение часто уносит мальчика далеко за пределы действительности, и мое чувство тогда было таково, что, если бы в моем присутствии кто-нибудь свершил покушение на царя, я бы грудью закрыл Александра II.

Раз, в начале января 1862 года, я увидал, что Александр II вышел из процессии и один направился в залы, где были выстроены для парада отряды от всех полков петербургского гарнизона. Этот парад обыкновенно происходил на площади, но в тот день, по случаю сильного мороза, он должен был состояться в залах. Александру II предстояло, таким образом, пройти пешком перед войсками, вместо того чтобы проскакать перед ними галопом. Я знал, что мои придворные обязанности кончаются, как только император выступает как командующий войсками, и что я должен идти за ним только до тех пор, но не дальше. Оглянувшись, однако, я увидел, что он остался совершенно один. Флигель-адъютант и генерал-адъютант куда-то исчезли.