Френсис Кроуфорд - Две любви

- Так вы любите ее? - гневно спросил он Жильберта.

И слова с трудом сходили у него с языка.

Хотя Жильберта не так-то легко было застать врасплох, но это заключение было так внезапно и неожиданно, что прежде чем улыбнуться, он вытаращил глаза от удивления.

- Я...- спросил он - Я люблю королеву?.. Столько же, как мечтаю добиться королевской короны.

Генрих пристально посмотрел на него еще с минуту, затем кровь медленно исчезла с его лица, сделавшегося спокойным.

- Я вижу, что вы серьезны,- сказал он, поднимая мяч, закатившийся к его ногам,- хотя не понимаю, почему не овладеть бы короной короля, как и его женой?

При этих словах он ударил по мячу.

- Вы слишком молоды, чтобы нарушить разом все десять заповедей,заметил Жильберт.

- Молод! - воскликнул мальчик, держа мяч на воздухе.- Такими же были Давид, когда убил великана, Геркулес, когда задушил змея, как вы рассказывали на днях. Молод! - повторил он во второй раз, силясь сдержать презрение.- Вы должны знать, мистер Жильберт, что тринадцатилетний Плантагенет равняется какому бы то ни было двадцатилетнему мужчине. Как я мог победить вас, играя в мяч, хотя вы старше меня шестью годами, так я могу побить вас другим образом и относительно королевы, хотя она наполовину влюблена в вас, как говорит весь двор. В один прекрасный день она будет моей, если даже ради этого я должен буду убить этого короля-молитвослова с круглым, как блюдо, лицом.

Жильберт не был застенчив, как не отличался и физической трусливостью, но все-таки он посмотрел вокруг себя с некоторым беспокойством, когда мальчик произнес эти хвастливые угрозы.

Место, избранное ими для игры в мяч, представляло глубокий тенистый угол, где церковь образовала правое крыло замка. Каждое утро в продолжение нескольких часов дюжины баранов и ягнят выщипывали там траву, после чего их запирали в стойла, находившиеся на другом конце двора замка. Трава, быстро выраставшая там, сохранялась свежей даже в самые жаркие дни благодаря глубокой тени. Стена церкви, выстроенная из каменных плит, была плоская и гладкая. Она поддерживалась через правильные промежутки откосными устоями, стремившимися в вышину, прямо с каменных скатов около аршина вышины. Промежуток между последним устоем и стеной замка служил прекрасным местом для игры, и поистине образцом площадок для современной игры в мяч. Стена замка была с этой стороны также гладкая, почти без окон. Только в нижнем этаже, на большом расстоянии от угла, было одно окно; другое же было, по меньшей мере, в четырех или пяти футах от земли, как раз над тем местом, где играли Жильберт и Генрих. Оно было сделано на нормандский образец с двумя круглыми арками, тянувшимися к капители грубо вытесанной маленькой каменной колонны, разделявшей их. Играя в мяч, Жильберт часто замечал это окно, хотя оно было иногда не перед его глазами, однако даже тогда он инстинктивно оборачивался назад по направлению к нему.

Нежный, тихий смех раздался в летнем воздухе над его головой. Он поднял глаза, чтобы узнать, откуда неслись эти серебристые звуки. Юный Генрих тоже повернул глаза по тому же направлению и промахнулся поймать мяч.

Его детское пухлое лицо сделалось алым; Жильберт же медленно побледнел, подался шаг назад и, сняв свою круглую заостренную шляпу с белокурых волос, приветствовал королеву.

- Вы слышали нас, сударыня,- воскликнул мальчик, красный от гнева.- Но я этому рад, потому что вы услышали правду.

Королева опять засмеялась и обернула голову, как будто с целью убедиться, не находится ли кто-нибудь позади нее в комнате. Ее белая рука была положена на каменный подоконник; это означало, что она намерена уйти. Жильберту даже казалось, что ее тонкие пальцы ударяли по камню успокоительно. Затем она снова склонилась. Несколько запоздавших цветов и душистых трав росли в вазе, стоявшей в нише окна. Это были душистый базилик, розмарин и веточка плюща, который попробовал зацепиться за тонкую колонну и, успев, в этом лишь наполовину, висел над краем окна. Единственная месячная роза вносила живость оттенка в красивый зеленый тон.

Королева еще улыбалась, когда клала на край подоконника свои локти, а на скрещенные руки свой подбородок.

Она была довольно близко от игроков в мяч, чтобы они могли слышать ее, даже если бы она говорила вполголоса.

- Вы сердитесь на то, что мистер Жильберт испугался? - спросила она, глядя на Генриха.- Или вы боитесь потому, что его высочество, граф Анжуйский, в гневе? - прибавила она, поворачивая глаза к Жильберту.

Он улыбнулся ее манере, с какой она начала разговор. Генрих же подумал, не насмехается ли она над ним, и покраснел еще белее.

Не удостаивая ее ответом, он поднял мяч и подбросил его довольно ловко над навесом, играя один. Королева опять засмеялась уже над тем, что он так решительно отвернул от нее свое лицо.

- Хотите ли вы поучить меня играть в мяч, тогда я сойду к вам? спросила она Генриха.

- Это не женская игра,- ответил он резким тоном, продолжая подбрасывать мяч.

- А вы, мистер Жильберт, не дадите ли мне урока?

Когда королева обернулась к молодому человеку, то смеявшиеся глаза королевы сразу сделались серьезными, улыбавшиеся губы выражали нежность, а голос дышал лаской.

Не смотря на нее, Генрих чувствовал эту перемену и видел, что она наблюдает за его другом. Он подбросил мяч как попало, закинув его слишком высоко, чтобы иметь возможность поймать. Не беспокоясь о том, куда он укатился, разгневанный принц удалился, подняв свой кафтан, положенный на траву. Накинув его на руку, он надел на голову другой рукой свою остроконечную шапку и удалился с видом оскорбленного достоинства. Королева следила за ним улыбавшимися глазами, но более не смеялась.

- Не выучите ли вы меня игре в мяч? - спросила она Жильберта, колебавшегося, что ему предпринять.- Вы еще не ответили мне.

- Я буду всегда готов к услугам вашего величества,- ответил молодой человек, склоняя немного голову и делая жест рукой, в которой была его шляпа, как бы отдаваясь в ее распоряжение.

- Во всякое время? - спросила она спокойно.

Жильберт поднял глаза, опасаясь дать обещание, важности которого он не понимал,- и не ответил сразу. Но она не повторила своего вопроса.

- Подождите,- сказала она, прежде чем он заговорил.- Я сойду к вам.

Она сделала жест, почти неуловимый, как бы посылая ему привет, и исчезла. Жильберт стал прогуливаться, заложив руки за спину и устремив глаза в землю; он заметил заброшенный Генрихом мяч лишь тогда, как едва не наступил на него. Слова мальчика пробудили в его уме вереницу совершенно новых мыслей. Ни один мужчина не лишен настолько тщеславия, чтобы не быть польщенным, даже против своего желания, при мысли, что самая красивая женщина и, более того, королева, влюбилась в него. Но какое удовлетворение ни испытывал бы Жильберт, королева была смущена его равнодушием и его личной холодностью. Впрочем, это был век бесхитростный, когда грехи назывались их именем и рассматривались самыми честными джентльменами с некоторого рода ужасом, наполовину религиозным, но главное - с почтительным отвращением. Все, что было общим выражением узкой, но возвышенной морали, в последние месяцы запечатлелось в душе Жильберта пылающими буквами, которые были ранами, все еще существующими и нанесенными воспоминаниями о стыде своей собственной матери.