Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Переход к свободной продаже спиртных напитков прежде всего продемонстрировал несостоятельность представлений большевиков об абсолютной трезвости как норме, существовавшей в ментальности трудящихся слоев населения. Конечно, официальная статистика зафиксировала рост потребления водки. Основная масса горожан не смогла противиться искусу спиртного, поступившего в свободную продажу. В 1924–1925 гг. в Ленинграде было выпито 617 тыс. ведер этого вида алкоголя, а в 1927–1928 гг. уже 2063 тыс. ведер. В городе увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тыс. чел, в 1922 г. до 44 в 1928 г. Но наряду с этим у населения существовала четкая дискурсивная установка на оценку пьянства как аномального поведения. Еще в 1919 г. опрос рабочих подростков показал, что все они считают «пьянство и вино» наибольшим житейским злом. И через десять лет, в 1929 г., обследования зафиксировали, что многие пьющие молодые люди тяготятся своим образом жизни. Согласно данным А. Г. Кагана, 92 % юношей и девушек считали возможным заменить традиционную выпивку танцами, чаем, диспутом [31] Смирнов В. Е. Рабочий подросток. М., 1924. С. 79; Каган А. Г. Молодежь после гудка. М. — Л., 1930. С. 120–121 .

Но в реальной жизни именно в рабочей среде после отмены сухого закона особенно резко возросло пьянство. Потребление алкоголя рабочими с 1924 по 1928 г. увеличилось в 8 раз [32] Ларин Ю. Алкоголизм промышленных рабочих и борьба с ним. М., 1929. С. 7, 8. . По материалам обследования 1927 г., в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли уже 16–17 % заработка и в полтора раза превышали затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя положительно ответили 58 % молодых мужчин и 23 % женщин. Обследование 1928 г. показало, что особую тягу к спиртному проявляли комсомолки. Медики обнаружили и еще одну закономерность — с ростом заработной платы увеличивалось потребление алкогольных напитков в пролетарской среде. Для большинства рабочих основным местом проведения досуга, сопровождаемого приемом спиртного, с середины 20-х гг. вновь стала пивная, где было разрешено торговать и водкой. В 1926 г. в Ленинграде действовало примерно 360 таких заведений. Какое-то время в прессе, особенно в многотиражных фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива, часто сдобренного водкой, рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали по вопросам существования бога и т. д. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев. Любопытно отметить, что эти идеи оказали влияние на некоторых современных западных исследователей. В 70-е гг. в американской историографии можно было встретить суждение о том, что русская пивная, как аналогичные заведения в Германии, была местом политического образования рабочих [33] Kinsdale V. М. The Poor Man's Club: Social Funetion of Urban Working Class Saloon // American Quarterly. № 25. 1973. P. 472–473. . Недолгая эпоха восхваления питейных заведений фабричных окраин объяснялась необходимостью противопоставить их частным ресторанам, которые посещали в основном представители новой буржуазии, служащие, интеллигенция. Пьяный разгул, царивший там, описывался в советской прессе с явным сарказмом. Сатирический журнал «Красный ворон» в 1923 г. писал, что для нэпманов в новом году будут открыты новые рестораны — «На дне Мойки», «Фонарный столб», а реклама у этих питейных заведений будет такая: «Все на фонарный столб» [34] Красный ворон. 1923. № 1. С. 3. .

Посещение ресторанов во второй половине 20-х гг. было удовольствием весьма дорогим. Недешево стоили и хорошие вина, продававшиеся в специализированных магазинах, которых в Ленинграде в 1926 г. насчитывалось более 2-х сотен. Только на Невском было расположено 12 таких торговых точек. Пиво и «рыковка» были более доступны по цене и потому весьма потребляемы именно в рабочей среде. Не случайно в «Справке для памяти» заведующим Ленинградским областным здравотделом М. Ф. Адуевскому в 1927 г. было констатировано: «23–24 год на лицо ПИВНОЙ АЛКОГОЛИЗМ, в настоящее время (1926–27 гг. — Н. Л.), главным образом. ВОДОЧНЫЙ АЛКОГОЛИЗМ» [35] ЦГА СПб. Ф. 4301. Оп. 1. Д. 3414. Л. 144. . Затраты на покупку спиртного в пролетарской среде росли. В 1930 г. средняя ленинградская рабочая семья расходовала на приобретение водки и пива 2,8 % своего бюджета, а в 1931 г. — уже 3,5 %. При этом часть бюджета, отводимая на питание, оставалась почти неизменной: 40,6 % в 1930 г. и 40,4 % в 1931 г.

Частично причины роста пьянства после отмены сухого закона носили бытовой характер. Однако более явными, чем в начале 20-х гг., стали элементы ретритизма в поведении пьющих людей. Свидетельством того явилось пьянство рабочих — членов ВКП(б), особенно выдвиженцев. Это явление была вынуждена констатировать контрольная комиссия ЦК ВКП(б) еще в 1924 г. После обследования фабрично-заводских партийных ячеек в ряде городов РСФСР выяснилось, что среди выдвиженцев из пролетарских рядов «…пьянство в два раза сильнее, чем среди рабочих от станка» [36] О борьбе с наследием прошлого (пьянство и религиозные предрассудки среди членов партии). М., 1925. С. 9. . Рост алкоголизма в среде коммунистов был отмечен в период борьбы с троцкизмом и «новой оппозицией». В секретной сводке ленинградского губкома ВЛКСМ «Итоги проведения кампании по разъяснению решений XIV съезда партии» отмечалось «…развивающееся пьянство среди снятых с работы оппозиционеров» [37] ЦГА ИПД. Ф. К-601. Оп. 1. Д. 736. Л. 29. . Отчасти в этой информации можно усмотреть желание идеологических структур уровнять человека пьющего с идейно неполноценным. Но подмеченные факты пьянства людей, потерявших работу и утративших былой социальный статус из-за своей приверженности к идеям «новой оппозиции» или троцкизма, во многом также и свидетельство ретритизма. Это явно означало, что причиной алкоголизма может быть чувство социальной нестабильности, желание уйти от необходимости решения целого ряда проблем.

Действительно, после официального разрешения продажи водки выяснилось, что спиртные напитки потребляют не только нэпманы, но и рабочие. Официальный партийный поэт Вл. Маяковский прямо заявил, что «класс — он тоже выпить не дурак». Именно это обстоятельство подвигло советские властные структуры начать организованную борьбу с пьянством. В июне 1926 г. появились тезисы ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством», а чуть позже и специальное письмо ЦК ВЛКСМ, из текста которого видно, что развернувшаяся антипьяная кампания имела политическую направленность и характер. Злоупотребление спиртными налитками по-прежнему называлось «…наследием старого быта царской России». Правда, к числу причин, толкавших людей к пьянству, были отнесены не только «буржуазная идеология», но и «нэпманская стихия» [38] ЦХДМО. Ф. 1. Оп. 3. Д. 23. Л. 37 . Под «нэпманской стихией» в первую очередь понимались вполне определенные бытовые практики. Плюрализм повседневной жизни времени НЭПа вообще требовал в первую очередь активизации системы самоконтроля личности, поиска ею собственных норм регулирования досуга и, в том числе, потребления спиртного. Кроме того, сама система большевистской пропаганды акцентировала внимание на так называемых трудностях НЭПа, что у психически неуравновешенных людей порождало ощущение социальной неустроенности — причины ретритизма. Одновременно объявление «нэпманской стихии» главной причиной пьянства могло помочь идеологическим структурам подогреть антинэповские настроения в определенных социальных слоях. И все же дифференцирование идеологических кодов алкоголизма свидетельствовало о том, что большевистская верхушка начала постепенно изживать утопические представления о природе социальных аномалий.