Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Материнство, а уже тем более методы контроля за деторождением, на бытовом уровне представляются типичной сферой частной жизни человека. Однако это не совсем так. Уже в домосковское время — в IX–XIV вв. — документы фиксировали явно отрицательное отношение государства к попыткам предотвратить рождения не желаемого ребенка [647] Человек в кругу семьи:. Очерки по истории частной жизни Европы до начала Нового времени. М., 1996. С. 305–345. . В России XV–XVII вв. за процессом регулирования размеров семьи, единственным средством которого был аборт, ревностно следили и государство, и церковь. За вытравление плода зельем или с помощью бабки-повитухи священник накладывал на женщину епитимью сроком от 5 до 15 лет.

По Уложению о наказаниях 1845 г. аборт приравнивался к умышленному детоубийству. Вина за это преступление возлагалась и на людей, осуществлявших изгнание плода, и на самих женщин. Не вдаваясь в юридические тонкости, можно отметить, что аборт карался поражением в гражданских правах, каторжными работами от 4 до 10 лет для врача и ссылкой в Сибирь или пребыванием в исправительном учреждении сроком от 4 до 6 лет для женщины. Эта правовая ситуация оставалась почти без изменений до 1917 г. Действительно, в предреволюционной России искусственное прерывание беременности формально проводилось только лишь по медицинским показаниям. Официально признанной нормой являлось строго отрицательное отношение к аборту, подкрепленное таким мощным инструментарием управления частной жизнью, как антиабортное законодательство и христианская традиция. Иными словами, наличествовали и нормативное, и нормализующее властные суждения, совпадающие по своей сути. В ментальных же нормах в начале XX в. явно прослеживались изменения, связанные с нарастающим процессом модернизации. Российский городской социум, и в первую очередь столичные жители, явно находились на распутье, подсознательно стремясь осуществить переход к неомальтузианскому пути ограничения рождаемости в браке за счет контроля над репродуктивными функциями семьи. Однако использование контрацептивов пока еще не стало нормой повседневности петербуржцев, несмотря на довольно активное рекламирование различных противозачаточных средств в столичных газетах и журналах в 1908–1914 гг. [648] Подробнее см.: Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and Search of Modernity in Fin-de Steele Russia. Cornell University Press, 1992. P. 345, 346,347. Не удивительно, что количество нелегальных абортов, как отметил собравшийся в 1910 г. очередной Пироговский съезд российских медиков, нарастало в «эпидемической пропорции». Накануне первой мировой войны, по воспоминаниям известного врача Н. Вигдорчика, жительницы Петербурга стали «смотреть на искусственный выкидыш как на нечто обыденное и доступное… по рукам ходят адреса врачей и акушерок, производивших эти операции без всяких формальностей, по определенной таксе, не очень высокой» [649] Общественный врач. 1914. № 2. С. 217. . Аборт становился несанкционированной нормой повседневной жизни. Женщины-горожанки, по сути дела, игнорировали официальный запрет на искусственное прерывание беременности, демонстрируя тем самым стремление самостоятельно решать вопросы контроля над деторождением.

После 1905 г. многие медики и юристы пытались поставить вопрос о необходимости легализации абортов, мотивируя это ростом подпольных операций, зачастую кончавшихся увечьем, а иногда и смертью пациенток. А российские феминистки, кроме этого, считали, что женщине наконец-то следует предоставить право самостоятельного выбора в решении вопроса о будущем потомстве [650] Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and Search of Modernity In Fin-de Siede Russia. Cornell University Press, 1992. P. 335, 338–340. . Все это свидетельствовало о том, что патриархальные нормы строгой обязательности воспроизводства рода под влиянием урбанизации и роста буржуазных представлений о свободе частной жизни постепенно обретали черты аномалии.

Как и в ситуации с брачно-семейными отношениями, большевики внешне попытались ликвидировать несоответствие ментальных и правовых норм. 18 ноября 1920 г. совместным постановлением наркоматов юстиции и здравоохранения аборты в советской России были легализованы. Желающим предоставлялась возможность сделать операцию по искусственному прерыванию беременности в специальном медицинском учреждении независимо от того, угрожает или нет дальнейшее вынашивание плода здоровью женщины. На первых порах аборт производился бесплатно. Советская республика стала первой в мире страной, легализовавшей искусственный выкидыш. Однако никакого отношения к процессу расширения сфер частной жизни декрет о свободе абортов не имел.

Операция по прерыванию беременности в медицинских и правовых документах начала 20-х гг. квалифицировалась как «социальное зло», социальная аномалия. Аборты можно было допустить в советском обществе лишь в сопровождении мощной агитационной кампании, разъясняющей их пагубные последствия для здоровья женщины. Деятели наркомюста и наркомздрава были уверены, что с возрастанием успехов социалистического строительства у женщин вообще отпадет необходимость в контроле над деторождением любым способом, и прежде всего с помощью абортов. Даже наиболее последовательная советская феминистка Коллонтай утверждала, что материнство — это отнюдь не частное дело конкретной женщины, а государственная обязанность. Однако выполнять ее на должном уровне, по мнению Коллонтай, реально будет возможно, когда государство полностью возьмет на себя заботу о детях. О контрацепции же как противовесе абортам практически никто не задумывался. Более того, некоторые большевистские публицисты, и прежде всего Виноградская — активная оппонента Коллонтай, считали контрацептивы элементом буржуазного разложения [651] Виноградская П. Крылатый Эрос тов. Коллонтай // Коммунистическая мораль и семейные отношения. Л., 1926. С. 113–114. . Аборт даже в начале 20-х гг. никем из официальных лиц в советской России не рассматривался как медико-юридическая норма, обеспечивающая право женщины решать самостоятельно вопрос о собственной фертильности. И все же свобода первых лет НЭПа позволила части женского населения воспользовались правом на избавление от плода в условиях медицинских клиник. В 1924 г. вышло даже постановление о формировании абортных комиссий. Они регулировали очередь на производство операции по искусственному прерыванию беременности.

Материалы о динамике искусственных выкидышей анализировались медиками и социологами и не составляли особой тайны. В 1925 г. в крупных городах на 1000 чел. приходилось примерно 6 случаев искусственного прерывания беременности — цифра не слишком большая [652] См.: Аборты в СССР. М., 1927. Вып. 2. . Преимуществами «на аборт» вне очереди по советскому законодательству пользовались фабрично-заводские работницы. Делалось это потому, что женщины из пролетарской среды по старинке прибегали к услугам «бабок» и «самоабортам» с помощью разного рода ядов. Лишь одна из трех желающих избавиться от беременности работниц обращалась в 1925 г. к врачам. При этом основным мотивом аборта была материальная нужда. По этой причине не желали иметь ребенка 60 % женщин из рабочей среды в Ленинграде и почти 70 % в других промышленных городах России [653] Там же. С. 40, 45, 66. . Почти 50 % работниц прерывали уже первую беременность [654] Статистическое обозрение. 1928. № 12. С. 113. . 80 % женщин, делавших аборты, имели мужей, но это обстоятельство вовсе не усиливало их желание стать матерями. Напротив, статистика разводов свидетельствовала, что в пролетарских семьях беременность нередко была причиной расторжения брака. Опрос 1929 г. показал, что в Ленинграде из-за этого распалась почти треть молодых семей [655] Кетлинская В., Слепков Вл. Жизнь без контроля… С. 83. .