Лидия Винничук - Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима

Среди скромных, самодельных, часто неумелых эпитафий можно было встретить и те, что принадлежали перу знаменитых поэтов. Известна, к примеру, надгробная надпись, сочиненная Марциалом для маленькой Эротии, которую он вверяет заботам своих умерших родителей:

Марциал. Эпиграммы, V, 34

Понятие жреческого сословия было чуждо грекам. Каждый гражданин полиса мог исполнять религиозные функции, совершать обряды, приносить жертвы богам, возносить молитвы. Оправданием этому служил сам характер религии, верований греков: лежавший в основе их религии анимизм животворил все видимое и слышимое вокруг, поэтому, обращаясь к живым силам природы, их можно было умилостивить, склонить на свою сторону, снискать их благоволение.

Жертвоприношение богине Афине

Со временем утвердилось представление, что тем или иным явлениям и силам природы соответствуют определенные символы. Лань — символ мирных рощ и лесов — стала в дальнейшем священным животным, посвященным Артемиде, богине лесов и населяющих их диких зверей. Коня представляли символом бурного моря и потому почитали посвященным Посейдону, владыке морской стихии. Обожествление животных, поклонение зооморфическим божествам было только первым этапом в развитии верований древних греков. Затем пришел черед божеств миксантропических, т. е. представляемых фантастическими существами, у которых одна часть тела (обычно голова и грудь) была человеческой, а другая — как у животного. Такими, божествами были сатиры — наполовину люди, наполовину козлы; кентавры — полулюди, полукони.

И, наконец, богов начали воображать (и изображать) в обличье человеческом — от верховых богов, обитавших на Олимпе, до наяд, живших в источниках, или лесных дриад. Отныне молитвы стали возносить не воде, огню, деревьям или земле, но божествам в человеческом облике, властвующим над водой, огнем и всем, что есть не земле.

Из такого антропоморфического представления о божестве развились и понятия о культовой статуе бога, которой можно было поклоняться, и о храме, где эта статуя стояла и где жрецы день за днем несли службу богу или богине, внимая их указаниям и исполняя их волю.

Первоначально храмы не были местом молитвенных собраний верующих. Это было только обиталище божества, для молитв же древние жители Эллады стекались не площадь перед храмом, где находился и алтарь, на котором совершали жертвоприношения. С VII в. до н. э. святилища воздвигали на акрополях, на городских площадях — агорах, а храмы, посвященные морским божествам, — на мысах, вдающихся в море.

Появились вместе с храмами и жрецы; им надлежало заботиться о святилище, где обитал бог, держать в порядке священную утварь, принимать дары и жертвы, приносимые божеству. Так как свои статуи и храмы имели также богини, то нужны были и жрицы. И все же особого жреческого сословия, «духовенства», греки не знали: и жриц, и жрецов избирали голосованием на народных собраниях. Те, кого избрали граждане полиса, выступали как их представители перед лицом божества и от имени всей общины возносили к небу молитвы, устраивали торжественные жертвоприношения и совершали иные обряды.

Особая коллегия жрецов сложилась лишь в Дельфах, при храме Аполлона, куда греки, да и люди из других стран съезжались, чтобы услышать пророчества дельфийского оракула, прославленного во всем античном мире. Когда в каком-нибудь греческом государстве происходило стихийное бедствие, вспыхивала заразная болезнь, бушевали войны, местные жители отправлялись в Дельфы искать совета у оракула, вещавшего устами жрицы Аполлона — пифии. Там же мог очиститься от преступления человек, запятнавший себя убийством, поэтому именно туда поспешил Орест, отомстивший своей матери Клитемнестре за убийство отца — царя Агамемнона.

Вскоре дельфийский оракул и само святилище Аполлона приобрели в Греции огромный политический авторитет, и во многих сложных, конфликтных ситуациях, складывавшихся в городах-государствах или между ними, голос его оказывался решающим, чем могли пользоваться те или иные влиятельные политические силы. Понятно, что в храме, игравшем такую большую роль в жизни всей Эллады, нужны были хорошо подготовленные, опытные, не лишенные дипломатического искусства жрецы, поддерживавшие громкую славу дельфийского святилища и управлявшие огромной храмовой сокровищницей.

Столь же хорошо организованную и подготовленную общность представляли собой и жрецы бога Асклепия, занимавшиеся, как уже говорилось, лечением больных в его святилищах — асклепионах.

В Риме религиозные обряды, связанные с жизнью семьи, с делами домашними, частными, совершал сам отец семейства; в деревне же его мог заменить имевший особые полномочия управляющий поместьем. Обряды, связанные с делами государственными, совершались под руководством носителя высшей власти; в древнейшую эпоху римской истории это был царь, в период республики — главные должностные лица: консулы, преторы, а когда положение державы бывало особенно сложным, критическим, всю полноту власти брал на себя назначенный сенатом диктатор. Непосредственно отправлением культа, обрядами, жертвоприношениями, молитвами ведали жрецы.

Религиозная процессия

Считается, что впервые их ввел в Риме царь Нума Помпилий, к временам которого местная традиция возводила начало организованной религиозной жизни вообще. По словам Плутарха, «Нуме приписывают учреждение должности верховных жрецов (римляне зовут их „понтификами“)» ( Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Нума, IX). Однако и в Риме не было особого замкнутого жреческого сословия, ведь в принципе обязанности жреца и даже верховного понтифика мог исполнять любой гражданин, удостоившийся избрания. Известно, что и Цицерон, и Плиний Младший добились сана авгуров — жрецов-птицегадателей, занимавшихся предсказаниями исходя из наблюдений за птицами, за их полетом, криками и т. п. Плиний Младший, получивший при императоре Траяне сан авгура, очень радовался этой высокой чести, и прежде всего потому, что сан этот давался пожизненно: «Само это жреческое звание, и древнее, и святое, замечательно еще и тем, что его нельзя отобрать. Другие звания, почти равные по достоинству, можно и пожаловать, и отнять; тут же судьба властна только дать» (Письма Плиния Младшего, IV, 8).