Лидия Винничук - Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима

В последние годы республики, а тем более позднее, в эпоху принципата и империи, было уже много образованных женщин. В эпитафиях в перечне достоинств усопшей часто упоминают и ее ученость: «докта», «артибус докта» и т. п. Говоря об образованных женщинах, писатели не видят в этом явлении ничего исключительного, необыкновенного. Мы узнаем, например, что Корнелия, жена Помпея Великого, зачитывалась сочинениями философов и была весьма сведуща в географии. Семпрония, замешанная в заговоре Каталины, хорошо знала греческий язык. Ливия, жена Августа, обладала таким интеллектом, что сам Август перед особенно важными разговорами с ней делал для себя специальные заметки, желая иметь заранее подготовленные ответы, дабы не быть застигнутым ею врасплох. Наконец, Агриппина, мать Нерона, оставила воспоминания, которые, по-видимому, представляли собой известную ценность, если ими пользовался такой историк, как Тацит (Анналы, IV, 53).

Обучались женщины и ораторскому искусству и даже прибегали к этим познаниям и навыкам на практике, чаще всего в своих личных, домашних делах, но иногда и в делах общественных: Гортензия, дочь оратора Квинта Гортензия, своим красноречием добилась снижения налогов, установленных для женщин. Выступления же римских матрон по своим частным делам общественное мнение осуждало: считалось, что это свидетельствует о чрезмерной дерзости, даже о нахальстве. Именно так оценивает Валерий Максим выступление в суде некоей Афрании, жены сенатора, которая в ходе процесса сама обращалась к претору, и отнюдь не потому, что не в состоянии была нанять адвоката, а просто от своего «нахальства». Щеголяние женщины своими познаниями бывало иной раз подлинным бедствием для общества, как это описывает Ювенал:

Ювенал. Сатиры, VI, 434–441, 448–454

Об обучении рабов Сенека писал, что их следует кормить и одевать, но давать ли рабу такое же образование, как и свободному, — это целиком зависит от доброй воли его господина ( Сенека. О добродетелях, 3, 21, 2). Среди людей, попадавших в Рим в качестве невольников, захваченных на войне или купленных, было немало образованных людей, особенно греков. Были между ними и такие, которые, благодаря врожденным способностям, интересам и собственным усилиям, пополняли свои познания и дальше, достигая подчас очень многого. Помимо тех, кто в совершенстве овладевал латинским языком, были также некоторые рабы, прямо занимавшиеся в домах своих господ работой, которую мы бы назвали интеллектуальной, исполняя функции секретарей (как Тирон у Цицерона), библиотекарей, даже управляющих поместьями. Иные выделялись своими литературными и научными трудами: достаточно вспомнить, что начало римской литературе положил Андроник, грек из Тарента, который, обретя свободу, оставил свое имя в анналах римской поэзии как Ливий Андроник. Он перевел на латынь «Одиссею» Гомера, писал по греческим образцам трагедии и комедии, создал хоровую песнь к религиозному празднеству. Не менее любопытна карьера Реммия Палемона, известного грамматика, работавшего в Риме в I в. н. э., учителя Квинтилиана и поэта Персия. Сын рабыни, Палемон, как предполагается, был поначалу ткачом, затем рабом-педагогом, сопровождавшим сына своего господина в школу. При этом он самоучкой приобрел образование и, получив свободу, уже как Реммий Палемон начал давать уроки и стал одним из наиболее выдающихся учителей-грамматиков в Риме. Также и Гигин, вольноотпущенник Августа (отсюда его имя: Гай Юлий Гигин), должен был располагать соответствующими знаниями, если заведовал библиотекой на Палатине и писал о грамматике, о римских древностях, а кроме того, трактаты по сельскому хозяйству (все эти труды не сохранились). Находились и другие дела для образованных рабов. Известно, что они имели самые разнообразные специальности, а после того, как их отпускали на волю, даже занимали, особенно в эпоху империи, видные должности в государственном управлении. Рабы, как уже говорилось, преподавали в начальных школах, учили музыке, стенографии, были архитекторами. Нет сведений только о рабах-юристах.

Необходимо различать две группы несвободных — тех, которые оказались в Риме уже взрослыми людьми, и тех, кто родился рабом в доме своего господина. Среди первых было много образованных людей, и, когда они овладевали латинским языком, им поручали выполнять функции секретарей, библиотекарей и т. д. О детях же рабов римляне, как подобало, заботились сами, что следует приписать не столько их человеколюбию, сколько практическим расчетам. Для детей рабов организовывали школу — так называемый педагогиум, дабы, как говорили их господа, не позволять им пребывать в праздности и в то же время повысить их ценность как слуг. Несомненно также, что обучение и воспитание имели целью внушить некоторым рабам чувство собственного достоинства и ценности своей личности, дабы в будущем из них могли выйти свободные граждане, если их отпустят на волю. Вольноотпущенники же были нужны даже императорам.

В педагогиуме преподавали учителя, часто те же самые, что воспитывали и детей своего господина, или же иные интеллигентные и образованные рабы, также называвшиеся педагогами. О таком педагогиуме в одном из его поместий вспоминает Плиний Младший. Некоторые определяют педагогиум как «школу пажей», однако это неверно: далеко не все мальчики выступали в этой роли, а если они и исполняли обязанности «пажей», то лишь недолгое время, так как, вырастая, они благодаря полученному ими образованию выполняли иные функции, о чем речь шла выше.

Программа обучения в педагогиуме включала в себя чтение, письмо, начатки счета, физические упражнения. В сущности, это была такая же программа, как и для детей свободных граждан. Кроме того, мальчиков готовили к различным практическим занятиям и профессиям. Колумелла жалуется, что в Риме нет сельскохозяйственных школ; вместо этого имеются те, где готовят к профессиям, которые только обслуживают человеческие прихоти, например школы, где учат делать приправы к изысканным блюдам или же искусно подавать кушанья одно за другим. Это подтверждает и Сенека. Римляне требовали немалого искусства и от повара, и от его помощников. «Несчастен живущий только ради того, чтобы по правилам резать откормленную птицу, но тот, кто обучает этому ради собственного удовольствия, более жалок, чем обучающийся по необходимости» ( Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XLVII, 6). Столь же критически высказывается и Ювенал: