Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

1. Будущее России всецело определится, с одной стороны, взаимоотношением между русскими силами, действующими в самой России, а с другой стороны, общим международным положением.

2. Современная русская эмиграция безвозвратно утратила всякую реальную силу в деле строительства новой России и жестоко заблуждается, считая себя хранительницей идеалов русской государственности.

3. Несмотря на все ужасы и разрушения, сопровождавшие русскую революцию, положительное значение этой революции для дальнейшего прогресса, русского и всеобщего, несомненно.

4. Насильственное свержение существующего советского строя не обещает ничего, кроме разгула – ужасающей анархии. Ввиду этого всякие попытки искусственно прервать органический процесс перерождения России подлежат осуждению, а всеобщие усилия должны быть направлены на содействие здоровой эволюции нового политико-социального режима.

5. Необходимо всячески содействовать скорейшему экономическому возрождению России, применяясь к современным условиям русской действительности и к основаниям, выявившимся в процессе русской революции. Ввиду этого совершенно недопустима политика, направленная к экономической изоляции России.

6. Восстановление экономических сил России и возвращение ее к участию в международном общении необходимо не только для самой России, но и для разрешения кризисов, переживаемых ныне большинством стран» [99].

Далее автор размышляет о новых геополитических условиях существования России ввиду ошибок и поражений белых сил: «Для того чтобы недавние противники советского строя превратились в его добросовестных защитников, понадобился, конечно, целый ряд очень важных условий.

Главнейшее среди них то, что за время с ноября 1917 г. все вообще условия русской действительности резко изменились.

Припомним:

Тогдапочти для всех являлось аксиомой, что «большевики продержатся» лишь две-три недели. С ними представлялось необходимым бороться, как с демонами разрушения, которые в мгновение ока могут наделать бесчисленных бед, бесцельных и непоправимых.

Теперь– за ними сорок четыре месяцаофициального управления Россией. Срок громадный. Его было более чем достаточно, чтобы многое создать совершенно заново.

Значение указанных сорока четырех месяцев не исчерпывается, однако, их чисто механическим действием. Время – великолепнейший исторический реактив. Его нельзя обмануть. Особливо во время революции. Если бы советские декреты, в самом деле, были так беспочвенны, как то казалось вначале, то их нельзя было бы издавать непрерывно в течение столь долгого срока. Напротив, если бы рецепты наших патентованных политиков действительно были реальны и умны, они не терпели бы один за другим неизменное фиаско.

«Этакнельзя управлять Россией», говорили о народных комиссарах прежде.

«Очевидно, только таки можно было управлять во время революции», – приходится сказать о них теперь.

Далее:

Идущий под интернационалистским знаменем русский советский строй казался насквозь антинациональным. Однако чем дальше, тем все яснее выявлялось наряду с общечеловеческим его призванием также и его чисто национальное призвание. Если уже при его способностях к самообороне и нападению не удается вывести Россию на новые пути и отстоять ее от попыток раздробления и расхищения, то противникам его это и подавно не удастся.

Преждене было сомнений в могуществе крупнейших из иностранных держав. Любые два иностранных корпуса моментально решат участь советской власти. Иное дело теперь. Теперьстало очевидным, что при всем желании иностранцы не в состоянии сокрушить Россию Ленина и вынуждены считаться с ней, как с первостепенной международной силой. Сила же и до сих пор играет в международных отношениях решающую роль. А отсюда вывод: Ленин необходим России, как средство самозащиты от врагов и… приобретения друзей.

Прежде можно было верить, будто догма для советских деятелей превыше всего и будто в жертву ей они готовы принести все (даже возможность ее осуществления). Опыт опроверг и это представление: Ленин и Троцкий возглавляют группу людей, хорошо умеющих соразмерять средства и цели. Они привычны не только идти напролом, но и «лавировать», а следовательно – «эволюировать». Автор подробно разбирает положение, сложившееся в лагере противников большевиков, после поражения основных белых сил: «Параллельно с выявлением подлинного лица русского революционного экстремизма выявлялось лицо и русского «антибольшевизма».

Печальное лицо.

Своего рода портрет Дориана Грея.

Вначале – отличные прогрессивные задания. Против новой власти – «все лучшие русские люди». Искренний и могучий жертвенный порыв. Достаточные реальные силы.

Но вот проходят все те же сорок четыре месяца и полный разброд т[ак] наз[ываемого] Белого движения, полное его банкротство физическое и моральное.

Все, что им становилось в вину революции, с еще большим правом приходится поставить в вину ему самому.

Сколько русских жизней погублено исключительно по его вине – без нужды и без пользы! Сколько русского достояния разрушено! Сколько честных русских людей сделалось ворами и спекулянтами! Сколько хороших русских девушек и женщин превращено в константинопольских проституток. Повторяю, – по его и только по его вине» [100].

После этого автор статьи с горечью отмечает пагубность продолжения антисоветской борьбы за счет объединения различных антибольшевистских сил: «Какая чудовищная моральная притупленность нужна для того, чтобы вопиять о вооруженной борьбе с Советской Россией «до победного конца» в ясном сознании безнадежности подобной борьбы.Каким своеобразным хладнокровием должны были обладать те из корифеев русской эмиграции, что на другой день после падения Врангеля заявляли:

– Ну значит, я немного ошибся. Впрочем, я предвидел… Теперь попробуем с эсерами, авось что-нибудь выйдет!

Или эта пресловутая формула: «Ни Колчак, ни Ленин» (гад одинаково всем). Или это тупое долбление наших политических дятлов все в одну и ту же точку! Или еще: федерирование Бог знает с кем, лишь бы получить дюжину пушек и тысячу патронов!

В конце концов, жажда свержения «кучки большевиков» превратилась в своего рода психоз, в манию, в бредовое помешательство.

Только бы сбросить их, а что дальше – безразлично.

Будет ужасающая анархия с новыми пожарищами и новыми морями крови? – Ничего.

Реакция? – Великолепно. С исчезновением народных комиссаров исчезнет ли революционный экстремизм? – Не знаю, и знать ничего не желаю. Только бы не было большевиков.