Евгений Кукаркин - Завещание Имама

Один из заключенных, профессор Степаныч в окружении "психов" исследует меня на моей кровати. Он меня царапает, бьет молоточком, проверяет белки глаз и всего простукивает.

- На что жалуетесь? - забыв где он находится, машинально спрашивает профессор.

- Я ни на что не жалуюсь.

- Что у вас болит?

- Ничего.

- Так что же тогда с вами?

- Я потерял память. Не помню, кто я.

- Так. Так. А теперь расскажите подробно...

Я рассказываю, что услышал от следователя.., вспоминаю обрыв и как весь в глине со связанными руками, вышел на дорогу, рассказываю о людях из села, развязавших меня, а потом как попал сюда.

- Немного.

Теперь он проверяет меня более тщательно.

- А ведь они вас сунули сюда, потому что вы без физических и умственных отклонений. Вполне нормальный человек. Да, бывают такие случаи провала памяти. Я думаю, она когда-нибудь к вам вернется.

- Когда?

- Это нужен большой стресс - такая встряска. Когда это будет, знает только господь бог.

Успокоил называется.

- Так он наш, профессор или не наш? - задал вопрос Георгий Иванович, мой сосед.

- Видишь ли, это трудно рассудить. Вот писатель Ладынин, мужик хлипкий, но зато духом сильный, всегда при сознании, а этот здоров, правда что то с мозгами, вроде не помнит прошлого, но зато умственных отклонений не наблюдаю. К сожалению, что произошло с его нервной системой ..., понять может только институт мозга. - Зато мне непонятно, - говорит лысый физик, как сковырнуться с большой высоты и не разбиться? Кости то от удара не развалились, у него даже внутренности не отбиты.

- Это тоже загадка природы.

- Ладно, парень, - сказал толстый мужик, старший по этой палате, - мы тебя примем в свою среду и промоем заодно твои мозги. Как вы считаете, товарищи, правильно я говорю?

- Правильно, - поддержали окружающие.

Утром обход. В зал входит большая группа людей в белых халатах. Впереди старший, крупный человек с бородкой.

- Внимание, - орет худая женщина из его свиты. - Всем разойтись по своим местам. Лодынин, а ты куда? Марш на место. Кто не будет слушаться, того оденем в рубашку и будем охлаждать в морозилке или отправим в карцер.

Все спешно разбредаются про своим койкам. Гул в зале стихает. Группа начинает с крайних коек и, почти не задерживаясь, движется по рядам. Наконец, доходят до Георгия Ивановича...

- Как дела, больной... э...э..., - басит старший, заглядывая на табличку на спинке кровати, - Петляков.

- Все в порядке, доктор.

- Что у нас там ничего на него? - обращается старший к горластой женщине.

Та разбирает папки.

- Состояние нормальное, температура, давление в норме.

- Я рад за вас, больной Петляков.

- Когда же меня выпустят?

- Как поправитесь окончательно. Пойдемте дальше.

Они столпились около меня.

- Это... это... новый больной, поступил вчера днем, - сообщает обо мне горластая женщина.

- И что с ним?

- Полное отсутствие памяти.

- Да что вы говорите. Это что то новенькое в четвертом ведомстве. С каких это пор нам идиотов стали подсовывать. Скажите больной, - он как на недоразвитого смотрит на меня. - Вы хоть меня понимаете?

- Понимаю. Я не идиот.

- Ну надо же, а... Он еще разбирается, кто он есть. Сказано, идиот, значит идиот. Запишите, - Виктор Владимирович задумался, - Катюша, что там у нас против идиотизма?

- Виктор Владимирович, у нас специальное отделение, не для такого типа больных. Мы не занимаемся лечением агрессивных болезней.

- Так, так. Напомните мне, чтобы просмотрел его дело в кабинете, а пока пропишите ему слабительное. Пойдемте дальше.

Группа идет к следующей койке.

- По моему больной, этот врач, - говорю я Георгию Ивановичу, кивая на удаляющуюся группу.

- Тише ты, - шипит мой сосед. - Этот, мерзавец, злопамятен.

Мною всерьез занимаются товарищи по палате. Профессор истории Караваев с удовольствием читает мне историю и политическую обстановку в стране. Писатель Ладынин обучает русской словесности, заодно проводя общий обзор иностранной литературы. Староста, тот самый, что меня определял на койку, занимается со мной спортом, тренирует кик-боксингу и разным приемам кон фу и джиу-джиц. Я стал для них куклой, с которой можно скоротать ежедневную скуку и внести какое то оживление в свою среду.

Арсен Кабаев, так зовут нашего старосту, в перерывах между тренировками рассказывает о своей жизни.

- Меня судьба везде мотала. Был в Китае, Японии, Индонезии, тренировался там..., изучал все премудрости борьбы. Еще в России не внедрялись кон фу, кик боксингу, у шу, а я уже мог на равных бороться с представителями этого вида спорта.

- За что же вас тогда посадили сюда?

- За спорт. Вернее за попытку внедрить в массы буржуазные и не нужные советскому народу виды спорта. Я ведь подготовил несколько спортсменов, а мне приписали антисоветчину.

- Арсен Давыдович, но ведь вас пускали тренироваться за границу, они же знали зачем вы едете туда?

- Знали. Был в КГБ такой товарищ Мишин, поезжай говорит, выучись там, потом наших сотрудников учить будешь. Ничего был мужик. Когда возвратился в Россию, Мишина уже не было, а на его месте сидел бывший райкомовский работник Хохряков. Этот сразу заявил: "А на хрена нам всякие там виды борьбы, у нас и так есть отличные товарищи дзюдоисты и каратисты. Зря тебя посылали." Так и остался без работы. Решил сам научить этим видам борьбы молодежь. Устроился в спортклуб и начал потихоньку отбирать способных ребят, а там... покатилось. Кто то донес, меня первый раз предупредили, потом партийные и комсомольские работники активно бросились "душить". Я не сдавался и, как видишь, оказался здесь. Ладно, Иван, кончай травить, давай дальше заниматься.

- Может завтра, у меня ноги болят.

- Что еще нам принесет завтра, неизвестно. Поэтому, будем продолжать сегодня. Становись напротив висящего мата и работай ногами. Я тебе на нем нарисую мелом круг.

Он рисует круг выше своего роста.

- Но мне же его не достать...

- Работай, в прыжке и с отдачей, я тебе покажу в чем здесь фокус...

Сначала тренировки вызывали интерес у "психов", но потом интерес пропал. Мы отделили в зале небольшой уголок, упросили Виктора Владимировича достать нам штангу, гири, маты, сами сделали деревянные щиты, турник и даже "козла", правда без кожи. Кабаев меня мучил над каждым приемам сотни раз.

- Учись, сынок, когда-нибудь это пригодиться, поверь мне.

Я поверил ему.

Прошел год и три месяца и вдруг что то изменилось. Спешно стали отпускать на волю осужденных. Волна освобождения политических заключенных, докатилась и до нашего заведения. Как сказал мой тренер Кабаев: "... Нас достали последними... Уже долго прятать нельзя..."

Он прощался со мной долго. Как отец читал нравоучения.

- Самое важное, сынок, умей за себя бороться. Если тебя дальше будут гонять по психушкам, держи марку нормального человека. Руки с врачами и персоналом не распускай, много не говори. Если будет приставать всякая шушера, дай сдачи, эти силу уважают. И еще, если выберешься на волю, приезжай ко мне в Осетию, будешь у меня за место сына.