Геомар Куликов - Юрьев день

- Кому сказано!

Митька к столу присел, словно через силу, ложку взял.

Встревожился Тренька, не иначе у Митьки с Ларькой драка вышла.

Расспросить бы. Да уж больно пасмурны оба, что Федор Богданович, что Митька. "Ладно, - решил, - - подожду малость". И спохватился: Фодор Богданович с Митькой - худо ли, хорошо - ужинают. А Ласка с Бураном как?

Поерзал на сундучке, где сиротливо притулился. И будто между прочим:

- Я тут малость каши не доел, так, может, отнесу Ласке-то с Бураном.

Набегались, поди, тоже есть хотят.

Разом опустили ложки Федор Богданович с Митькой. На Треньку уставились так, что у того душа прямехонько в пятки.

Проглотил слюну Тренька:

- Немного оставил, самую малость... - и полез под лавку за спрятанным чугунком. Тряпицу, коей чугунок обернут был, чтобы не остыл, развернул. Вот...

У Федора Богдановича скулы, кажись, сами собой заходили.

Бухнулся Тренька на колени. Заплакал.

- Не ел я кашу! Провалиться мне на месте, коли вру. Неделю голодовать буду, не гневайся только. Жалко мне Ласку с Бураном. Для них оставил...

К борзятникову сапогу прильнул:

- Ну, прибей, поколоти, что ли, только не гляди так!

- Встань, Тереня, с полу, - приказал Федор Богданович.

Встать не встал Тренька, а глаза с опаской поднял.

Федор Богданович темнее прежнего. А у Митьки по щекам слезы текут. Сколько помнил себя Тренька, отродясь такого не видал, крепким, словно кремень, всегда был Митька.

- Вот что, парень, - продолжал Федор Богданович, - ставь чугунок на стол да принимайся за него. Не нужна твоя каша Ласке с Бураном. - И, отвечая на Тренькин немой вопрос, пояснил: - Уступили рытовскому кобелю Смерду в волчьей травле. Потому удавлены, по княжьему приказу, на осиновом суку. Нет их более - ни Ласки, ни Бурана...

Остолбенел Тренька.

А Федор Богданович:

- Митька вступился за собак, так, вишь, как его Ларька с другими слугами отделали. И то еще не вся беда, Терентий. Променял князь Димитрия на пса Смерда.

- Смеешься... - не поверил Тренька. - Разве можно человека на собаку сменять?

Однако по лицу Федора Богдановича понял: не шутит старый борзятник.

- Неужто такой закон есть? - растерялся.

- У князя и Рытова закон, что дышло - куда повернули, туда и вышло, хмуро заметил Федор Богданович. - Ты вот что, Терентий, поешь, да не глядя на поздний час - домой. Обо всем скажи деду и передай, чтобы он немедля ко мне шел. Надежды мало из беды Димитрия вызволить, однако и наималейшую надобно использовать. И помни, ко мне прежде, не к князю.

Собрался мигом Тренька, ужинать не стал. И, всхлипывая и слезы рукавом утирая, пустился бегом домой.

Заголосила мать, едва Тренька выпалил страшную весть. Бабушка, как и сам Тренька, поначалу не поверила:

- Будет пустое молоть!

Дед белее бороды сделался:

- Не путаешь ли чего?

- Все как есть... - помотал головой Тренька.

Засуетился дед. Одежку принялся надевать - в рукава не попадает.

- Может, мне с тобой? - встревожилась бабушка.

Дед от нее, ровно от назойливой мухи, отмахнулся. Забормотал, словно не в себе:

- Вестимо, после охоты хмелен был князь. Наговорил пустого да лишнего.

И, велев ждать его, ушел в ночь, почитай, уже черную.

- Что же теперь будет? - растерянно спросил отец.

Бабушка за одежку взялась.

- Не годится так, - молвила. - Одевайся, Яков. Надобно в Троицкое идти.

Глава 7

"МЫ ЛЮДИ ВОЛЬНЫЕ..."

Деда привезли к вечеру.

По вере своей государю-батюшке Петру Васильевичу и характеру вспыльчивому, направился он не к старшему борзятнику, а прямехонько в княжьи палаты. Попал в худую пору. Был жестоко бит по княжьему повелению. И теперь лежал на телеге под стареньким кожушком - глаза закрыты, борода в небо смотрит.

Жутко сделалось Треньке:

- Неужто помер?

- Живой, только слабый очень... - Бабушка поправила неподвижную дедову руку.

Кроме нее, возле телеги - отец, дядька Никола, видать, недавно подошедший, и чужой мужик в новом овчинном тулупе, опоясанном красным кушаком, и лисьей шапке с малиновым верхом. "Должно, рытовский", сообразил Тренька.

Отец с дядькой Николой перенесли деда в избу, бережно положили на лавку под образа.

Бабушка распорядилась:

- Яков, лошадь распряги, корму задай. Степанида, стол накрой. - И с поклоном к мужику чужому: - Откушай, батюшка, чем богаты.

Тот отказываться не стал:

- Спасибо, хозяйка. В лихой час свиделись. Ну, да бог милостив, глядишь, обойдется.

Сначала не клеился разговор. Выпили винца - языки развязались.

Похрустывая соленым огурцом, осведомился дядька Никола у гостя:

- Звать как? Кем у господина своего служишь?

- Холоп я Ивана Матвеевича старинный и приказчик его, - степенно отвечал гость. - А зовут Трофимом.

- Однако, - прищурился дядька Никола. - С чего бы Ивану Матвеевичу посылать со стариком безвестным, князем наказанным, своего приказчика?

Бабушка сдвинула брови:

- Слышь, Николка, трезв вроде, а с гостем речь ведешь грубую.

- Хитрит наш гостюшка, - продолжал дядька Никола. - Не из жалости велел ему Рытов деда привезти. Тому другая причина есть.

Трофим ясными глазами поглядел:

- Верно. Без причины, сказывают, и чирей не вскочит. Вот и Ив-ан Матвеевич к князю пожаловал...

- Эва, сказал! - перебил дядька Никола. - Рытов на охоту в княжьи земли приехал. Господскую душеньку свою потешить. ЕЗот те и вся причина.

Усмехнулся приказчик Трофим:

- Мужик ты неглупый. А тут - не угадал. Охотничьих угодий у Ивана Матвеевича, верно, поменее, чем у князя. Однако, слава богу, за чужими зайцами ездить не надобно. Своих хватает. И земель царь Иван Васильевич пожаловал Ивану Матвеевичу достаточно, хоть и в краю посуровее здешнего. А вот в чем Иван Матвеевич и впрямь нуждается, так это в крестьянах, чтобы те земли заселить и впусте не держать.

- Ловко! - воскликнул, не скрывая удивления, дядька Никола. - Я думал, Рытов случаем решил попользоваться. А он, стало быть, не на зайцев - на людей приехал охотиться. Так, что ли?

Рытовский приказчик ответил спокойно и рассудительно:

- На зайца охотятся - его сгубить хотят. Не по своей воле зайчишка иод собак выходит в поле. А государь Иван Матвеевич насильно к себе никого не берет. Живется человеку на своем месте довольно и без обиды - слава богу. Ну, а коли крестьянин от господина своего терпит мытарства и уйти хочет, тут Иван Матвеевич милость готов оказать и на свою землю переселить. А ты - на людей охотиться...

- Ладно ли под Рытовым живете? - пытал дядька Никола.

- Не ангел господен Иван Матвеевич, однако людей на собак не меняет. И стариков до полусмерти не порет.

- А молодых? - подковырнул дядька Никола.

Тут терпению гостя пришел конец. Встал из-за стола, бабке поклонился:

- Спасибо за хлеб-соль. Пора мне. Думал добро сделать, помочь чем.