Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

Недели две спустя после описанных выше событий два таких офени из бедных, по лубочному коробу за плечами - все богатство, переступили порог избы постоялого двора, верстах в пятидесяти к югу от Москвы. Старшему под сорок, младший на вид лет шестнадцати-семнадцати. Одеты по-крестьянски, но справно, в сапогах. Скинули шапки, короба с плеч сбросили и присели смирнехонько к столу на свободное место.

- Покормиться бы, хозяюшка.

- Деньги-то есть? - ядреная, горластая, должно быть, баба проницательным взглядом окинула вновь прибывших. - Мало ли шляется по дорогам шаромыжников - всех бесплатно не накормишь!

- Много - нет, а на щи да кашу найдется.

Пестрый народ собрался на постоялом дворе. На хозяйской половине трое благородных: помещик, должно быть, среднего достатка, чиновник и становой пристав, здоровый, словно раскормленный боров, с мясистым багровым лицом - сразу видно, не дурак выпить. На общей половине, как бы выразились образованные сухаревцы, - плебс, люди простые, бедные, а то и просто нищие. Громко ели, шумно пили, спали тут же с храпом и присвистом. Разговоры шли разные. Но все более о жизни: как жилось раньше, как теперь, временнообязанными, и чего ждать в будущем. Чаще всего, понятно, звучало слово "воля". Вниманием завладел маленький тщедушный мужичок с жиденькой рыжеватой бородкой. Говорил он протяжно и ласково, словно задушевные песни пел:

- И-и, православные, умные-то люди давно обрели чистую и полную волюшку.

- Где же, дозволь спросить? - язвительно осведомился низкорослый рябой мужик в драной одежке.

Длинный, костлявый его сосед хмыкнул:

- В Могилевской губернии, чать, слышал про такую? Там все уравниваются: и баре и смерды. Лежи себе и поплевывай в крышку гроба, отдыхай от трудов праведных...

- И-и, касатики... - словно бы даже обрадовался насмешкам рыжий мужичок. - Богохульствуете, милые. А того не знаете - не ведаете: есть на свете вольный город, где ни господ, ни рабов не было и нету, где каждый сам себе хозяин на собственной землице и живут люди припеваючи. Трудятся в меру и на себя, барщины и оброков не справляют - потому как некому...

- Что ж там за народ обретается, нация какая, может, откроешь? - с прежней язвительностью спросил рябой мужик в драной одежке.

- Нация-народ самая что ни на есть обыкновенная, - с готовностью отозвался певун. - Народ русский и нация русская...

- Ты слушай... - тихо сказал Николай Иванович Гошке. - Это чрезвычайно любопытно.

- И где же такой город стоит? - продолжал вопрошать рябой.

- Прозывается он городом Игната и пребывает в стороне далекой, восточной.

- Чудно больно наречен твой город-то...

- Просто все очень. Жил-был в вольных донских степях казак Игнат. Однако в какое-то время пришли в те степи солдаты, а с ними чиновники, полицейские и баре. Принялись землю обмерять, людей притеснять и писать в крепостные. "Нет, - молвил тогда Игнат, - такое озорство не годится!" И со своими родичами и соседями ушел далее в степи, где была еще вольная волюшка. Пожили там какое-никакое времячко, глядь...

- Опять солдаты, полиция да баре...

- Верно! Истинно, касатик! - прямо-таки с радостью пропел рассказчик. - Все так и было. Сызнова солдаты, всякая власть с господами-барами. И что же сделал наш Игнат?

- Догадаться мудрено, слов нет, да уж спробую: не иначе, как еще далее попятился...

- Угадал! В самую точку, касатик!

- И долго он так в прятки с властями играл?

- Того не знаю не ведаю, - без тени смущения ответил рыжий мужичок. Чего не знаю, того не знаю - брехать не стану.

- И где же теперь твой Игнат?

- Помер!

- Вот те раз! - засмеялись в избе.

- Я ж сказал: в могиле нашему брату чистая воля выйдет. А до того...

- Вот и ошибаешься, касатик, - перебил рассказчик. - Город-то стоит.

- Какой-такой город?

- Ты б дослушал до конца, тогда б узнал.

- Ну, давай, давай. Больно длинна твоя сказка.

Однако рыжего мужичка жадно слушали все, кто был в избе. Скрипнув дверью, вошел старик, свекор хозяйки, доглядеть, все ли в порядке, да так и остался у косяка, привлеченный рассказом.

- Стало быть, так, касатики, - ободренный вниманием, продолжал рыжий мужичок. - Пятился, пятился он со своими людьми от властей и достиг-таки краев, где царских властей вовсе нет. Земля богатейшая, а главное вольная: бери сколько хошь, паши, сей, хлебушек собирай, в свои закрома засыпай. Никаких тебе помещиков, ни барщины, ни оброка. На тех землях и построил казак Игнат свой город. И даром, что сам помер - когда, не скажу, не знаю, должно быть давно, - а город его стоит, и люди в нем живут на вольной землице вольные и счастливые, точно небесные птахи, свадьбы играют, детей рожают.

Замолк рыжий мужичок, и ниоткуда не раздалось насмешки. Уж больно заманчив был рассказ. Самые глубокие и сокровенные думы затронул, растравил истомившиеся крестьянские души. Вдруг и взаправду есть на свете такой город? Что, если не пустобрех рыжий мужичок, а знающий человек?

- А оттель приходил ли кто? - спросили из дальнего угла.

- Нет, - поспешно ответил рыжий мужичок.

- Отчего же?

- Сам посуди... - со всегдашней готовностью откликнулся рассказчик. Чего им оттуда идти? С какой радости и к какому счастью? Под барский хомут? Так от него и ушли. Нет! - повторил мужичок твердо. - Оттоль никто не являлся!

- Ну, ладно, - продолжал тот же голос, - а туда из новых ходил кто?

- Вестимо, касатик. И похоже, много людей.

Рябой насмешливо:

- И тоже, поди, не возвращались?

- Нет, касатик, не возвращались. И по причине той же: кому охота с вольных земель на барщину да оброк за свою землицу? Ты, к примеру, кабы туда попал, нешто обратно вернулся, а?

- Да, пожалуй, что и нет! - под общий хохот чистосердечно признался вопрошавший. Однако тут же перешел в наступление: - Сам-то чего не идешь? Али дороги не знаешь?

- Дороги, истинно, не ведаю. А только иду...

Все, кто был в избе, как один, повернули головы к рассказчику.

Рябой уже без насмешки:

- Неужто взаправду идешь? Путь как узнаешь?

- Язык, сказывают, до Киева доведет. А если захочешь, и подалее...

Изумленное и даже, коли так можно выразиться, почтительное по отношению к рассказчику молчание оборвал худой, должно быть больной, бессрочноотпускной солдат, позже других принявшийся за еду и только сейчас ее окончивший. Отерев усы и спрятав за голенище сапога большую деревянную ложку, он громко и убежденно произнес:

- Ну, и дурачки же вы, мужички!

- А ты кто? - спросили недружелюбно.

- Я, мил друг, солдат.

- Расскажи, умник, с чего мы у тебя в дураки попали?

- А с того самого, что пустые байки, развесив уши, слушаете, про чистую волю, что вам давным-давно дадена, не знаете.

- Кем же?

- Известно кем: царем.

Оживился народец в избе: что за новое дело?