Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг

Так в итальянских кондотьерах мы видим переход от патримониализма к брокеражу. Переход от брокеража к формированию армий национальных государств начинается с Тридцатилетней войны, которая стала временем не только расцвета, но и саморазрушения таких великих военных предпринимателей, как Валленштейн и Тилли (который, насколько я знаю, не имеет ко мне никакого отношения). В рамках именно такого развития было, кажется, отстранение в 1713–1714 гг. прусских полковников от производства обмундирования, бизнеса, где у них некогда были хорошие доходы (Redlich, 1965: II, 107). Французское levee en masse (народное ополчение) 1793 г. и последующие события знаменуют собой переход от периода формирования армий национальных государств к периоду специализации. Таково было общее движение в Европе после 1850 г. С завершением данного процесса гражданская бюрократия и законодательство определяли обязанность к военной службе относительно равномерно по социальным классам; представление, что военные являются профессионалами, ограничивало вовлеченность генералов и адмиралов в гражданскую политику, так что решительно сократилась возможность прямого военного правления или coup d’etat.

После 1850 г., в эпоху специализации, огражданствление правительства идет все более быстрыми темпами. В абсолютных цифрах военная деятельность продолжает расти как по своему значению, так и по ее стоимости. Однако три фактора ограничивали развитие ее относительной важности. Во–первых, ограниченное конкурентными потребностями гражданской экономики количество военных в мирное время не увеличивалось (в пропорциональном отношении ко всему населению), в то время как количество правительственных служащих продолжало расти. Во–вторых, расходы на невоенные цели росли даже быстрее военных расходов. В–третьих, не связанное с военными целями (гражданское) производство, наконец, стало развиваться так быстро, что опережало военную экспансию, и доля военных расходов в национальном доходе начала сокращаться. Все больше и больше внимание правительства занимали невоенная деятельность и невоенные расходы.

Таблица 4.3. Численность военных в процентном отношении от общего числа мужского населения в возрасте 20–44 года за 1850–1970 гг.

* — вследствие войн границы и облик этих государств значительно изменялись.

Источник : Flora, 1983: I, 251–253.

В этих же государствах, расходы которых мы ранее исследовали, количество военных в процентном отношении ко всему населению (в возрасте 20–44 года) было различным (табл. 4.3). Исключая потери в военное время и связанные с войной мобилизации, западноевропейские государства (1970) в основном имели количество войск в размере 5% от всего мужского населения в возрасте 20–44. На 1984 г. данные о процентном отношении военных ко всему населению представлены ниже (Sivard, 1988: 43–44):

менее 0,5% : Исландия (0,0), Люксембург (0,2), Ирландия (0,4), Мальта (0,3), Швейцария (0,3);

0,5–0,9% : Дания (0,6), Западная Германия (0,8), Италия (0,9), Нидерланды (0,7), Норвегия (0,9), Испания (0,9), Соединенное королевство (0,6), Польша (0,9), Румыния (0,8), Австрия (0,7), Швеция (0,8);

1,0–1,4% : Бельгия (1,1), Франция (1,0), Португалия (1,0), Чехословакия (1,3), Восточная Германия (1,0), Венгрия (1,0), СССР (1,4), Албания (1,4), Финляндия (1,1), Югославия (1,0);

1,5% и больше : Греция (2,0), Турция (1,6), Болгария (1,6),

Несколько, преимущественно демилитаризованных, государств теперь держат под ружьем менее 0,5% своего населения, несколько милитаризованных — около 1,4%, но большинство европейских государств имеют показатели средние между этими двумя. Все приведенные цифры — даже относительно «полувоюющих» Греции и Турции — ниже показателя для Швеции, достигшей к 1710 г. пика в 8% военных от числа всего населения. Теперь же при том, что высок процент годных к военной службе мужчин, занятых в производстве, и низок процент в сельском хозяйстве, европейские государства серьезно ограничены в мобилизации дополнительных войск в военное время: поскольку такая мобилизация вынуждает производить существенную переориентацию экономики.

Тем временем так сильно и быстро выросли другие невоенные виды деятельности, что сократилась часть бюджета большинства государств на военные цели, несмотря на громадное увеличение самих этих бюджетов. По данным для тех же (уже упомянутых) стран мы обнаруживаем тенденцию к сокращению в процентном отношении ко всему бюджету средств, направляемых на военные цели, как это видно по табл. 4.4. Относительно каждого государства мы отмечаем долгосрочную тенденцию к сокращению в пропорциональном отношении расходов на военную деятельность.

Таблица 4.4. Военные расходы в процентном отношении к государственному бюджету 1850–1975 гг.

* — даты очень приблизительные.

Источник : Flora, 1983: I, 355–449.

Наконец национальный доход начинает расти быстрее, чем военные расходы. В 1984 г. доля ВВП, определяемая на военные расходы, варьировалась примерно так же, как количество человек, поставленных под ружье (Sivard, 1988: 43–44):

менее 2% : Исландия (0,0), Люксембург (0,8), Румыния (1,4), Австрия (1,2), Финляндия (1,5), Ирландия (1,8), Мальта (0,9);

2–3,9% : Бельгия (3,1), Дания (2,4), Западная Германия (3,3), Италия (2,7), Нидерланды (3,2), Норвегия (2,9), Португалия (3,5), Испания (2,4), Венгрия (2,2), Польша (2,5), Швеция (3,1), Швейцария (2,2), Югославия (3,7);

4–5,9% : Франция (4,1), Турция (4,5), Великобритания (5,4), Болгария (4,0), Чехословакия (4,0), Восточная Германия (4,9), Албания (4,4);

6% и больше : Греция (7,2), СССР (11,5).

Размеры этих расходов определялись противостоянием Соединенных Штаты и Советского Союза. В 1984 г. Соединенные Штаты тратили 6,4% своего колоссального ВВП на военные цели, чтобы соответствовать тратам СССР, который выжимал 11,5% из своей существенно более слабой экономики. Что же касается общего направления развития в Европе, то расходы сокращались: уменьшалась часть населения, находившегося на военной службе, меньшая доля национального бюджета предназначалась на военные расходы, уменьшалась в процентном отношении часть национального дохода, расходуемая на солдат и оружие. Такие изменения стали результатом организационного сдерживания военных и им усиливались. На каждом этапе от патримониализма к брокеражу, от брокеража к формированию национальных армий национальных государств и от формирования армий национальных государств к специализации возникали все новые и серьезные препятствия, ограничивавшие автономность власти военных.

И здесь отступления от выявленного направления развития (отмечаемые на схеме) от схемы соответствуют логике этого развития. Испания и Португалия не были затронуты процессом огражданствления правительства, поскольку военные расходы оплачивались главным образом из колониальных доходов. Здесь по–прежнему офицеров рекрутировали из испанской аристократии, а пехотинцев — из беднейших слоев населения, причем военные офицеры продолжали оставаться представителями короны в провинциях и колониях (Ballbe, 1983: 25–36; Sales, 1974, 1986). Все эти факторы сводили к минимуму возможность согласований (относительно ресурсов для ведения войны) с населением, согласований, на основе которых в других областях постепенно выстраивалась система прав и обязанностей. Возможно, также Испания и Португалия попали в «территориальную западню»: они получили посредством завоеваний громадные (сравнительно с доступными им средствами экстракции) зависимые территории, в результате чего административные издержки поглощали доходы от империалистического контроля (Thompson, Zuk, 1986). Так что положение Испании и Португалии похоже отчасти на положение в некоторых современных государствах третьего мира, где власть удерживают военные.