Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг

Другие же условия изменились радикально. В эпоху патримониализма (до 1400 г. в большинстве стран Европы) группы, которые контролировали значительные средства принуждения, обычно были или родственниками, соседями, или связанными клятвой сообществами воинов — или комбинациями всех трех видов. Герцогские роды — это группы первого рода, ордена крестоносцев — второго, а феодальная аристократия — представляет собой комбинацию первого и второго. Группы, которые контролировали значительные средства принуждения, обычно стремились до предела увеличить дань, взимаемую с окружающего населения, если необходимо, то силой, а также обеспечить на будущее возможность взимать эту дань своим потомкам и последователям. Вступая в браки друг с другом, создавая касту благородного сословия и (при поддержке католической церкви, которая также извлекала пользу из земель и доходов) устанавливая повсеместно принимаемые правила наследования, правящий класс закладывал основания династической политики, где браки цементировали межгосударственные союзы, а наследование становилось предметом внимания нескольких государств. В то же время крестьянские общины, городские ополчения, банды разбойников и другие сообщества, которые не могли рассчитывать на поддержку государства, вели собственные войны. Соответственно войны возникали всякий раз, когда один носитель власти выказывал некоторую слабость относительно своего соседа, когда возникали неясности с наследованием или когда на сцене появлялся новый завоеватель.

Что касается первой половины рассматриваемого тысячелетия, то едва ли даже стоит задаваться вопросом, когда государства воевали, поскольку большинство государств находились в состоянии войны почти постоянно. Правда, в то время многочисленные армии составлялись из ополчений и рекрутов, поставляемых как феодальные оброки, так что кампании обычно продолжались лишь несколько месяцев каждого года. Когда же начиналась интернациональная война, тем не менее она обычно продолжалась в течение нескольких кампаний. Так, в 1150–1300 гг. отмечается едва ли не размеренный ритм ежегодных войн в Англии и Франция, но тогда же идет непрерывная война в Скандинавии, России, Италии на Средиземном море и в Иберии. В период раздробленных суверенитетов, к тому же, стирается разница между солдатами, бандитами, пиратами, мятежниками и лордами, исполняющими свой воинский долг, и все сливается в один поток насильственных действий. В перерывах между крупными кампаниями множатся местные битвы. Так что в отношении периода до 1500 г. важно не когда государства воевали, а кто воевал с кем, как часто и насколько ожесточенно.

С XVI в. ситуация решительно меняется. Формирование системы государств, разделение военного образа жизни и гражданского и разоружение гражданского населения — все это обострило различия между войной и миром. Война становится более интенсивной и разрушительной, начавшись, продолжается дольше, но становится более редким событием. В этом отношении XX в. лишь продолжает эту устойчивую тенденцию.

Во времена брокеража (в важнейших странах континента — 1400– 1700 гг.) государственная политика по–прежнему определяется династическими амбициями. Однако государственный аппарат (в основном) и масштабы военных усилий в это время показывают, что интересы господствующих классов, поддерживающих государство, серьезно ограничивали возможности войны; поскольку монархи тогда уже могли мобилизовывать средства ведения войны только с согласия и при поддержке этих классов. В государствах интенсивного принуждения важнейшими были интересы землевладельцев. В государствах интенсивного капитала — интересы держателей капиталов (капиталистов).

При режиме брокеража войны все еще начинались, если такие возможности открывались для династии: в условиях слабости соседних государств или с приходом завоевателей (таких как татары или турки). Однако кое–что изменилось. Теперь чаще причиной войны становятся коммерческие возможности господствующих классов или угроза этим возможностям. Государства с расширяющейся экономической базой теперь шире этим пользуются, чтобы отразить внешние угрозы, союзы государств определяются теми же факторами (возможностями и угрозами). Союзы государств часто заключаются для сдерживания экспансии самого сильного государства. Сами же растущие государства чаще воюют за расширение прилегающих к ним территорией, а не для присоединения новых доставляющих дань единиц (независимо от их местоположения), и широкие восстания в связи с попытками правителей получить (у населения) средства ведения войны или навязать национальную религию все чаще становятся причиной интервенции соседних государств. Тем временем в результате постепенного разоружения гражданского населения сокращается количество неправительственных групп как возможных воюющих сторон, но, увы, не как жертв войны. Теперь скорее защита братьев по вере (а не династические интересы наследования) чаще становится основанием для вмешательства (интервенции) одного государства в дела другого.

По мере того как европейские государства переходили к фазе создания национальных государств (в особенности, в 1700–1850 гг., при большой вариативности форм), династии утрачивали способность развязывать войны от своего имени. Теперь в вопросах воевать или не воевать начинает доминировать то, что мы можем приблизительно назвать «национальным интересом». Национальный интерес — это обобщенный интерес господствующих классов, сплачивающее их стремление контролировать смежные территории и население в Европе, вместе с жестокой конкуренцией за неевропейские территории.

На этапе образования национальных государств три важнейшие новации влияли на условия развязывания войны: состояние (на определенный момент) всей системы государств — в особенности сложившийся к этому времени баланс сил — начинает оказывать сильнейшее воздействие на возможность начала войны и место ее ведения (Levy, 1988). Все чаще в войну вступают два государства, приближающиеся к паритету сил, тем более если они занимают соседние территории (Organski, Kugler, 1980; Moul, 1988; Houweling, Siccama, 1988). Теперь общий (а не на душу населения) национальный доход как никогда раньше ограничивает военные возможности государств, так что в системе государств начинают доминировать большие государства развитой торговли и промышленности. В Европу и связанные с ней территории приходит эпоха развязывания войн на основе рациональных соображений относительно возможной победы и минимализации потерь. В то же время третьи силы все чаще вмешиваются в ход национальных восстаний против составных монархий [11] Типичный случай, когда автор употребляет словосочетание, вообще–то являющееся термином (составная монархия — сословно–представительная монархия), но в другом значении, как свободное словосочетание: неоднородная (Оттоманская) империя, состоящая из множества отдельных частей. , как в случае, когда Франция, Британия и Россия поддержали восстание греков 1827 г. против Оттоманской империи. Основанием для интервенции становится национальная общность, а не порядок наследования или религиозная общность.