Станислав Куняев - Огонь под пеплом (Дело сибирской бригады)

Рождались дни, как скорченные дети,

От них, больных, в витринах на портрете

Старели адмиральские глаза.

Что ж из того? Упрямо перейду

Былую грань. Истерикой растаяв,

Дрожа слезой, сутулый Пепеляев

Покаялся советскому суду.

Перехлестнул, стянул, перехлестнул

Чеканный круг неконченного рейса,

Жизнь сволочнулась ртом красногвардейца

Вся в грохоте неотвратимых дул.

Душа не вынесла, в душе озноб и жар.

Налево марш - к могильному откосу.

Ты, говорят, опеплив папиросу,

Красногвардейцу отдал портсигар.

Дал одному солдату из семи,

Сказал: "Один, средь провонявшей швали,

На память об убитом адмирале

Послушай, ты, размызганный, возьми!"

Это стихотворение я читал в группе сибиряков, где оно получило полное одобрение. Читал также неоднократно в кругу своих друзей и знакомых. Спустя несколько месяцев после разгрома Колчака я был арестован Губчека по обвинению в распространении антисоветских прокламаций. Спустя две недели я был освобожден за недоказанностью. Приход советской власти мной был воспринят резко отрицательно. Записано с моих слов верно и мною прочитано. Евг. Забелин".

Кроме традиционного для "Сибиряков" стихотворенья о Колчаке, к делу Евгения Забелина приложены еще два стихотворения.

МАРИЯ АНТУАНЕТТА

Влюбленная в красивые слова,

Она глядит спокойно и устало.

Изысканные вянут кружева,

Павлиний шелк спускает одеяло.

Густых духов жеманный аромат

Напоминает молодость жасмина,

А за стеной наигрывает брат

Бетховена на старом пианино.

О, фрейлины утраченных веков,

Коснеющих над фижмами и пудрой,

Поклонником старух и париков

Маркизом был ваш друг золотокудрый

Вы, улыбаясь, слушаете бред,

Вы смотрите на сумерки без боли.

В последний раз лукавый менуэт

Он танцевал в серебряном камзоле.

К чему скрывать встревоженную дрожь

Я все равно за вас не побледнею,

Ведь гильотины выточенный нож

Поцеловал подставленную шею.

Перед дворцом поруганной вдовы,

Натравленная бешенством Марата,

Топтала чернь осколок головы

И голубую кровь аристократа.

Тоска пришла и больше не уйдет.

Опять глаза темнеют от печали.

В ту ночь король взошел на эшафот,

И палачи его короновали.

Осыпалась могильная земля.

Не сберегли придворные поэты

Последние молитвы короля

И локоны своей Антуанетты.

Пусть тонкий хмель слетается в слова,

Мы юность пьем из полного бокала.

Изысканные вянут кружева,

Павлиний шелк спускает одеяло.

РОССИЯ

Хватив накипевшего зелья,

Ударив стаканом об стол,

Томится она от похмелья,

Задрав кумачовый подол.

И рот припаскудила рвота,

Башку заломив набекрень.

Кто вымазал дегтем ворота

Курносых ее деревень?

Не батя встречается с батей

То хлещется юбка в крови.

Ну, девка, теперь забрюхатим,

Ну, девка, теперь не реви.

Ты, Русь, пестрокрылая птица,

Быстрей бубенцом отзвони.

Тебя октябрили, срамница

Чекистские ночи и дни

"С приездом Анова была по его инициативе организована литературная группа "Памир". Группа объединила исключительно сибиряков. В группу входили Феоктистов, Анов, Марков, Ерошин, Забелин, Бессонов, а позднее Васильев. Мартынова и Абабкова считали в группе заочно, хотя они были в Сибири. В задачу группы входило отторжение окраин Сибири и нацменьшинства (сибирского). Мы считали Сибирь богатой страной, своеобразной, могущей занимать особое место в политическом и экономическом отношении. Мы считали, что Сибири суждено сыграть особую, самостоятельную роль. Отсюда и пропаганда Сибири и сибирского края со всех точек зрения (политической, экономической, экзотической и пр.) в наших произведениях. Легально под маской "Памир" мы выступали лишь один раз в Доме Герцена".

"Вся группа в целом была настроена отрицательно к существующему строю".

"К индустриализации (за исключением Ерошина) все относились положительно, как к моменту, улучшающему национальное положение России".

"Коллективизацию большинство отрицало, считали, что, уничтожая крупного единоличника, сов. власть не создаст ничего".

"Антисемитизм был присущ нашей группе, а слова Анова о "засилии евреев" вызывали к ним ненависть.

Записано с моих слов верно и мне прочитано

Евг. Забелин".

"Особо хочу остановиться на "Альманахе мертвецов". Это тетрадь в 30-40 стр., на которой наклеены вырезки стихов колчаковских поэтов (Ю. Сопова, Г. Маслова и др.).

Эти стихи собрал Мартынов и привез в Москву. На группу приносил их Марков и читал стихи. Явно контрреволюционные, написанные сочным языком, производили сильное впечатление, подогревали нас. Многие из прочитанных стихов смаковались. Стихи эти читались для возрождения памяти Колчака и колчаковщины. Нужно добавить, что стихи эти печатались в газетах - яркие, враждебные к советской власти и большевикам, которые в стихах назывались "белыми гориллами".

Эти стихи давали нам к. р. пищу, а Марков и Мартынов брали с них пример. Читались на группе и стихи Мартынова, воспевающие беженок, бежавших из большевистской России, а также стихи Маркова о Гумилеве, расстрелянном большевиками. Сюжет приблизительно таков: "Везут Гумилева в "черном вороне" по Ленинграду, вдали виден Исаакиевский собор, последний оплот Православия, и вот на гранит падают мозги желтым виноградом"**.

______________

** Это стихотворение С. Маркова пока нигде не обнаружено.

V

Анов (Иванов) Николай Иванович. Основатель литературной группы "Памир" в Новосибирске и "Сибирской бригады" в Москве. В 1924 году по постановлению Ленинградского ОГПУ был выслан из Ленинграда в Новосибирск сроком на три года. Достаточно известный конца 20-х - начала 30-х годов прозаик, журналист и издатель. Автор нескольких повестей - "Пыль", "Азия", "Глухомань".

Из протоколов допросов Н. И. Анова.

"Вторая моя антисоветская вещь "Азия". Этот роман я написал в Сибири в июле 1928 г.

Я хотел показать азиатчину советского и партийного быта. Все плохо, все никуда не годится. Советская система завела страну в тупик. Хорошо при этой системе живется только приспособленцам, жуликам, ворам. Губернией управляет бывший охранник, прохвост, бывший рабкор устраивает свои темные делишки. Крупный партиец, приехавший из центра, занимается флиртом, партийные работники разлагаются и пьянствуют. Это был пасквиль контрреволюционный от первой до последней строчки".

"Азию" я писал, если так можно выразиться, кровью сердца. Это были мои убеждения, мои взгляды, мои думы. Я писал запоем, я жил только творчеством этой вещи.

1. Я исказил нашу действительность.

2. Я доказывал неправильность политической линии партии в Средней Азии.

3. Я воспевал семиреченского кулака-садовода, которого советская власть в свое время разорила и который получил возможность при нэпе вновь заняться питомником.