Андрэ Моруа - О тех, кто предал Францию

Я предложил Генри отвезти его в Нанжи; может быть, там ему улыбнется счастье и он будет летать сегодня же ночью. Как назло полил сильный дождь, но мы все же решили ехать и добрались до Нанжи к восьми часам вечера. Мы отправились в ресторан пообедать. Оказалось, что в соседнем доме помещается офицерская столовая, где как раз сейчас обедают летчики нашей эскадрильи. Чтобы напомнить о себе, мы послали туда бутылку коньяку, а затем Генри позвонил по телефону полковнику. Франсуа ответил, что постарается взять его в полет. Но вот пробило уже 10 часов, а о полковнике не было ни слуху, ни духу, и Генри потерял всякую надежду. Мы заказали две бутылки доброго бургундского вина, чтобы развеять его печаль. Когда мы приканчивали вторую бутылку, вошел полковник. Он весело спросил: «Ну как, летим?»

На этот раз я сидел у турели и должен был исполнять обязанности пулеметчика. Мне подробно объяснили, что надо делать. Не знаю, насколько успешно справился бы я со своей задачей, если бы мы встретились с неприятельскими истребителями. Но тогда я чувствовал, что никакие «Мессершмитты» мне не страшны. Мало того, в открытой кабине было даже спокойнее, так как в случае катастрофы оттуда удобнее было прыгать с парашютом. В прошлую ночь я все время сидел и думал: кому подобает прыгать первым и полагаются ли на самолете обычные поклоны и расшаркивания, которые надолго задерживают французов у всякой двери?

На этот раз мы не сбросили ни одной бомбы. Счастье мое, что я помог Генри принять участие в полете, так как иначе мне бы никогда не удалось протащить свою корреспонденцию через цензуру. Когда мы вернулись в Париж и сдали свои телеграммы в цензуру, там подняли страшный шум. Военно-авиационные цензоры в отеле «Континенталь» заявили, что полковник Франсуа прекрасно знает приказ, запрещающий журналистам летать на военных самолетах, и он так легко не отделается от предстоящих ему неприятностей. Дело было доложено главнокомандующему французскими военно-воздушными силами генералу Вийемену. Мы с Генри обратились в наши посольства, чтобы спасти Франсуа от неприятностей и как-нибудь протолкнуть свои телеграммы. В английском посольстве заявили, что такие корреспонденции — прекрасное, живое средство пропаганды и в случае надобности посольство обратится к самому Рейно. Лучшего я не мог и желать. Но, как всегда бывает, возникли некоторые сомнения, кто-то посоветовал быть поосторожнее, и на следующий день мне уже сказали, что лучше не вмешиваться во французские военные порядки, и вопрос был исчерпан. К счастью, американский посол

Буллит более энергично взялся за дело, и корреспонденции были пропущены.

Я посетил семь или восемь авиабаз и вынес впечатление, что у французских летчиков нет недостатка ни в надлежащей подготовке, ни в личной отваге, хотя они и не отличаются таким удальством, как английские. Но надо иметь в виду, что их машины, как правило, обладали гораздо меньшей скоростью, чем германские. А к тому же машин у французов было гораздо меньше, чем у немцев. Французские военные власти не скупились на похвалы английской авиации и в официальных коммюнике, и в печати. Но я считаю, что мало было сказано о мужестве и искусстве французских летчиков, летавших на худших машинах и встречавшихся с превосходными силами противника. Я просматривал ежедневные записи в журналах разных эскадрилий. Были случаи, когда три французских самолета вступали в бой с восемью германскими; пять вступали Б бой с двенадцатью и т. д. Но я не помню случая, чтобы противник вступил в бой с французскими самолётами, не имея на своей стороне численного превосходства. Французские летчики несомненно сумели внушить почтение немцам, так как всякий раз, когда немцы встречали шесть французских самолетов в строю, они избегали боя, даже если их было втрое больше. Французские разведывательные самолеты почти каждый день летали над территорией противника и производили фотографические съемки. Эта служба была хорошо организована. Подвижные фотолаборатории проявляли и отпечатывали сотни снимков ежедневно. Снимки, сделанные с воздуха по вертикали, сложенные вместе, охватывали площадь во много квадратных миль и представляли большой интерес, хотя для расшифровки их нужен был очень опытный глаз. На картах, составленных из фотографий, видны были пятна разной формы, светлые и темные. Мне эти пятна говорили очень мало, но «фотодетективы» видели в них артиллерийские позиции, укрепления, нефтяные резервуары, казармы и даже обучающиеся войска. Это был драгоценнейший источник информации для бомбардировочных эскадрилий и генерального штаба. При стереоскопической съемке, то есть когда съемка одной и той же местности производится под разными углами, достигаются еще большие результаты. Когда смотришь на снимок через стереоскопические линзы, дома и укрепления, которые раньше казались просто плоскими тенями, выделяются явственно и резко.

Не все эскадрильи отличались одинаковой доблестью, и разница зависела, главным образом, от командира. Во главе лучших эскадрилий стояли офицеры, сами принимавшие активное участие в полетах. Но, скажем правду, попадались и такие эскадрильи, где настроение было не очень боевым. Я посетил как-то вместе с Эдди Уордом, корреспондентом Британской радиовещательной компании, воздушную базу близ Эвре. Это было в начале июня, когда немцы прорвались на Сомме и Эн и устремились к Сене.

Было чрезвычайно важно, чтобы французская бомбардировочная авиация проявила максимальную энергию, бомбардируя скопления войск и коммуникации противника. Мы были в кабинете полковника, когда ему позвонил генерал, командовавший авиационной частью, и сообщил, что получен приказ немедленно направить отряды бомбардировщиков последовательными волнами против наступающего неприятеля. Он говорил так громко, что мы слышали все его распоряжения. Необходимо, говорил он, немедленно бомбардировать такие-то объекты. Полковник в ответ категорически заявил, что раньше, чем через два часа, он ничего не может сделать. Генералу пришлось помириться с этим, хотя он отнюдь не был в восторге. Эскадрилья вылетела в назначенное полковником время. Мне надо было ехать в Париж, а Уорд остался поджидать возвращения эскадрильи. Он подробно расспросил первую группу возвратившихся летчиков. Оказалось, что видимость была очень плохая, они не могли найти свои объекты и вернулись, не сбросив ни одной бомбы. Вторая группа встретила «Мессершмитты» и решила повернуть обратно, не сбрасывая бомб. И так было со всеми отрядами. Я уверен, что если бы этой эскадрильей командовал Франсуа, все бомбы были бы сброшены на германские войска, а сам он в такой критический момент не сидел бы в кабинете, а вел бы свою эскадрилью.