Андрэ Моруа - О тех, кто предал Францию

Мы потратили три часа на первые 5 миль. Порою мы делали не больше 100 ярдов в час, а иногда удавалось проехать за час 2—3 мили. Мы попали в густую колонну автомобилей, шедших по три, а иногда по четыре в ряд, так что занята была вся дорога. Некоторые пробовали объехать колонну сбоку — не по дороге, а между деревьями. К 6 часам утра вереница автомобилей тянулась на милю впереди нас и мили на две за нами. С каждой минутой хвост позади вырастал. В течение нескольких суток можно было ежедневно наблюдать такую же картину: великий исход из столицы. Раньше всех поспешили уехать богачи, за ними потянулись торговцы, а потом и люди победнее. Большинство автомобилей давно уже были уволены в отставку за выслугой лет и праздно стояли в гаражах. Больше половины машин не имело стартеров. Чуть ли не каждые десять минут мы останавливались и, чтобы не тратить даром бензин, выключали моторы. Затем раздавался сигнал: можно двинуться дальше; все выскакивали и заводили моторы. Если это удавалось не сразу, задние поднимали шум, и многим приходилось просто подталкивать плечом свою упрямую, тяжело нагруженную машину. Проехав 10—20 ярдов, мы снова останавливались; эта трагикомедия повторялась часами, но настроение у всех было очень веселое. Милях в пяти от Парижа нам удалось выбраться из колонны, которая продолжала путь к Рамбуйе и в конце дня подверглась ожесточенной воздушной бомбардировке и пулеметному обстрелу. Выкарабкавшись из гущи, мы поехали под деревьями по проселкам. Над нами сияло солнце, вокруг было тихо и мирно, но стоило въехать в какой-нибудь город или деревню, как мы сейчас же чувствовали всю близость войны.

Тяжелое впечатление производили автомобильные очереди, ожидавшие бензина. Если кто-либо пытался получить бензин без очереди, завязывалась ожесточеннейшая перепалка. В некоторых городах полицейскую службу несли английские унтер-офицеры, а на всех перекрестках стояли французские военные патрули. Путь от Парижа до Орлеана (75 миль) занял у нас двенадцать часов. В Орлеане мы ночевали в своих машинах на площади, как и сотни других беженцев. В Тур мы добрались лишь на следующий день.

Попасть после благодатной тишины деревенских проселков в бессмысленную сутолоку Тура было все равно, что войти в ворота с надписью: «Оставь надежду всяк сюда входящий». И судя по разговорам, которые приходилось слышать, сенаторы, депутаты, общественные деятели и генеральный штаб действительно отказались от всяких надежд.

В эти дни цензура неожиданно перестала свирепствовать, и мы получили возможность правдиво обрисовать положение. Я отправил корреспонденцию, в которой высказывал мысль, что Франции грозит разгром наподобие 1870 года. На следующее утро Гарольд Кинг послал агентству Рейтер еще более мрачную телеграмму, и ни одного слова не было вычеркнуто. Когда наши корреспонденции были получены в Лондоне, английские цензоры были так поражены, что задержали их на довольно продолжительное время и стали выяснять в высших инстанциях, действительно ли Франция находится в таком отчаянном положении. 13 июня представителей печати в Париже созвал майор Вотрен, твердо веривший в политику Рейно. Он хотел дать несколько иллюстраций к тому, что было сказано в обращении Рейно к Соединенным Штатам, которое было опубликовано в это утро. Вотрен нарисовал неприкрашенную картину положения на линии Сены, не предвещавшую ничего, кроме нового поражения. Он сказал, что многие французские части, не сменяясь, ведут бой уже в течение 10 дней, тогда как немцы постоянно получают подкрепления. Численно они превосходят французов втрое. Немцы бросили в атаку на Сене до 120 дивизий, то есть около двух миллионов человек, так как германская дивизия в военное время насчитывает 17 тысяч солдат. У Франции же, по подсчетам Вотрена, было лишь около 700 тысяч солдат.

Английские офицеры, находившиеся на фронте у Сены, утверждали, однако, что французы могли бы удержать эту линию на несколько дней дольше, чем они ее удерживали. Многие французские артиллерийские и пехотные части рвались в бой, но не знали, что им делать, так как у них не оказалось офицеров. Французская армия была обучена в духе старой теории, согласно которой «врага необходимо иметь всегда перед собой». Если же враг обошел армию с фланга, надо отступать, пока окажется возможным снова встретить его лицом к лицу. Но в этой войне немцы с помощью моторизованных частей и парашютных десантов все время применяли тактику обхода. На эту тактику был только один ответ: отдельные войсковые группы французов должны были самостоятельно вести борьбу и удерживать свои позиции до последней возможности, помня, что противник, заходя с фланга, в свою очередь подставляет свой фланг под удар. На Сене была сделана попытка сочетать этот метод с эшелонированием в глубину, и многие германские части были отрезаны и уничтожены. В районах Вернона, Лез-Андели и Пон-дез-Арш, где прорвались немцы, южный берег у Сены крутой, оборонять его легко. Английские войска ещё долго держались здесь после отступления французов. Но французское верховное командование решило, что битва проиграна, и дало приказ об отходе. После четырех недель непрерывного отступления трудно было сохранить моральное состояние армии. Отдельные французские части, отрезанные от главных сил и снабжаемые боеприпасами с воздуха, продолжали мужественно отбиваться, но армия в целом отступала. Можно было видеть офицеров, удиравших с фронта на своих боевых конях, а за спинами у них сидели молодые девушки. Солдаты толпами брели по всем дорогам, бросая по дороге оружие. Если бы линия фронта держалась, французы могли бы перевозить подкрепления ночью, когда германская авиация действовала не так активно.

Я спросил у майора Вотрена, правда ли, что англичане не помогают французам в этой решающей битве. Он ответил: «Это неправда, союзники сражаются плечом к плечу». Надо сказать, что Вотрен не принадлежал к числу сторонников Петэна.

На приеме у Вотрена мы впервые узнали, что Париж объявлен открытым городом. Сообщали также, что французы просили американского посла Буллита снестись с германским командованием и договориться, чтобы вступление немцев в Париж обошлось без кровопролития. В этот вечер немцы разбили свои бивуаки в Булонском лесу. Это были, повидимому, свежие части, переброшенные сюда специально для парадного вступления в Париж, назначенного на 14 июня. Вскоре затем из Берлина прибыл на самолете Гиммлер со списком видных евреев и других лиц, «интересующих» Гестапо. Германские офицеры расположились со всеми удобствами в домах богатых евреев, и для них были вновь открыты фешенебельные парижские рестораны. Из Германии прибыли их жены и семьи. Большие магазины были полны немок, покупавших шелковое белье, которого в Германии они достать не могли.