Франц Меринг - История войн и военного искусства

Вместе с изменением экономических условий изменяется также и устройство войска, причем в самой природе вещей заключается то, что практика массы гораздо скорее приспосабливается к изменившимся условиям, нежели теория отдельных лиц. Поэтому офицеры учатся у солдат, а не солдаты у офицеров. Американские и французские крестьяне изобрели стратегию XIX столетия, и большой смысл имели слова старого Циглера, сказанные им во время военных дебатов в немецком рейхстаге: «Так называемые профессионалы всегда срамились». Они срамились всегда, когда военная компетенция желала обойти последствия экономического развития. Фридрих достиг своих успехов, потому что он знал, что в его время возможно только наемное войско, хотя прекрасно понимал преимущество войска народного; после его смерти наиболее компетентные офицеры его войска, независимо от их личных способностей к военной службе, имели различную судьбу, смотря по тому умели ли они приспособить свои теоретические знания к изменившимся экономическим условиям и умели ли они учиться у своих солдат или нет.

В более позднее фридриховское время к наиболее значительным офицерам его штаба принадлежали капитан фон Штойбен и майор фон Беренгорст. Оба испытывали «немилость» короля, относившегося с недоверием к духовно-одаренным офицерам, и оба покинули прусское войско. Штойбен отправился в Америку, где он, как известно, оказал большие услуги при военной организации восставших. Здесь в 1793 г. он сказал немецкому военному писателю фон Бюлову, что французские добровольцы, доблести которых не понимали даже их собственные генералы, вели такую же войну, как и американские повстанцы, и были так же непобедимы. Беренгорст более не поступал на военную службу, но он написал свои знаменитые заметки о военном искусстве, в которых он подверг резкой критике, подтвержденной потомством, фридриховское войско. Совершенно верно сказал он о Фридрихе: «Он прекрасно понимал, как обращаться с машиной, но не понимал, как ее строить»; Беренгорст осуждал «крайнюю грубость, жестокость и рабство военной службы», «убожество и уродливость искусства парадов». Но все же этот проницательный наблюдатель настолько не понимал истинной сущности этих вопросов, что еще спустя два года после битвы при Йене писал, что «новый гений тактики» должен изобрести «какое-либо лучшее средство», чтобы сломить наполеоновскую стратегию.

Русская конница времен Екатерины II

Наша мысль подтверждается еще лучше на судьбе двух знаменитых генералов. Если в прусском войске когда-либо был гениальный полководец и организатор, который собственными усилиями, несмотря на все юнкерские происки, несмотря на свое крестьянское происхождение, достиг высшего поста, но все же был душой связан с народом и был свободен от различных предрассудков, то это был Шарнгорст. Целых 10 лет до Йены работал он с величайшим напряжением над реформой прусского войска, но, живя среди этого войска, он, несмотря на теоретическое изучение наполеоновских походов, остался верен фридриховской стратегии. Только во время осенней кампании 1806 г., когда он лично видел маневрировавшие французские войска в последних передвижениях перед битвой при Йене, которой он в качестве начальника прусского генерального штаба должен был сам руководить, с его глаз как бы спала завеса. Он тотчас же попытался перенять превосходную стратегию французов, но его попытки были безрезультатны при тогдашнем составе прусского войска. Никакой военный «гений» не мог предупредить окончательного поражения прусского войска. Действительный гений Шарнгорста проявился здесь в том, что он понял истинную сущность вещей и вел в продолжение семи лет почти нечеловеческую борьбу с невероятно ограниченным королем и с невероятно своекорыстным классом юнкеров, пока наконец не организовал прусского войска соответственно новым условиям экономики, что дало ему возможность вновь бороться с французским войском. Шарнгорст, так же, как и его друзья Гнейзенау, Бойен, Грольман, требовал освобождения крестьян по меньшей мере так же энергично как и Штейн, Шен, Гарценберг.

Только один полковник Йорк со своим егерским полком отличился во время позорного бегства после Йены при счастливых стычках при Альтенцауне и Варене; это были единственные маленькие успехи, которые имело прусское войско за все время этой войны. Йорк разбил французские части, его преследовавшие, их же собственной стрелковой тактикой. Но Йорк был во всем абсолютною противоположностью Шарнгорста: он был офицером старой школы, желавшим полностью сохранить армию Фридриха. Это был сумрачный человек, желчный последователь железной дисциплины, кашубский юнкер со всеми ограниченнейшими предрассудками этого класса. Он выслужился в той легкой пехоте, которую Фридрих организовал незадолго до своей смерти, и хотя, в общем, и эти батальоны не могли освободиться от условий существования фридриховского войска и поэтому скоро превратились в такие же неповоротливые линейные войска, как и другие части, но все же был один полк в прусском войске, который находился в приблизительно сходных экономических условиях, как и французские войска, а именно: егерский полк, во главе которого был поставлен полковник Йорк за несколько лет до Йены. Этот полк был организован Фридрихом во время силезской войны, чтобы иметь подвижной отряд против кроатов и пандуров, находившихся в австрийском войске; для этой цели, само собой разумеется, надо было привлечь не иностранных наемников или крепостных крестьян, а таких людей, которые сражались бы ради своих собственных интересов. Этот отряд был организован из обученных охотников, сыновей старших и младших лесничих и других чиновников, которые своей службой приобретали право на получение места лесничего. Таким людям даже палка не могла внушить необходимой для парадов выправки, даже на королевских смотрах им разрешалось проходить более удобно — толпой. В мирное время этот полк, отличившийся на войне, стал мишенью для насмешек со стороны фридриховских солдафонов: они называли его «старым фронтоном в стиле барокко», уцелевшим среди великолепных построек прекрасной армии. Полк этот сделался военным курьезом, и Йорк взял на себя командование им только после большого сопротивления. Но так как он при всем том был очень честолюбивый и способный офицер, то из практических опытов повседневной службы он понял, что из этого войска можно кое-что сделать, если отнестись к нему с вниманием и обучить его бою врассыпную. Общественное положение солдат определило военное сознание офицера. Но это сознание быстро погасло, когда Йорк благодаря успехам при Альтенцауне и Варене быстро достиг такого высокого поста по военной иерархии, что его привлекли к участию в обсуждении военных реформ. Тогда он излил яд и желчь; он стал заниматься такими злостными доносами королю, что с Шарнгорстом приключилась опасная для жизни нервная лихорадка; он ликовал при отставке Штейна, последовавшей по приказу Наполеона: «Этим, — говорил он, — раздавлена безумная голова, а остальное змеиное отродье, надо надеяться, захлебнется собственным ядом». Еще во время войн 1813 и 1814 гг. Йорк в качестве командира корпуса благодаря своим идеологическим и теоретическим представлениям ставил тяжелые препятствия наполеоновской стратегии Гнейзенау, но свойства тех полков, которыми он командовал, так определяли его военное сознание, что Блюхер мог о нем сказать: «Никто так не тяжел на подъем до вступления в бой, как Йорк, но когда он вступает, никто не кусается так больно, как он».