Франц Меринг - История войн и военного искусства

Генерал-лейтенант Фридрих Вильгельм фон Зейдлиц.

Гравюра работы Гоффмана

Ландмилиция была в моральном отношении, пожалуй, лучше, но в военном она была еще неудовлетворительнее. Фридрих приказал ее организовать после тяжелых потерь при Праге и Колине, когда он должен был стянуть к себе все регулярные войска из Бранденбурга и Померании, но не мог оставить эти провинции без защиты от наступавших русских и шведов. Этой милицией командовали отставные офицеры, и для ее содержания был наложен на страну, вдобавок ко всем другим, еще налог и акциз на ландмилицию. Отряды милиции отличались от регулярного войска, повторяя уже употребленное нами выражение, не родом, а качеством. Они набирались и обучались так же, как и регулярные войска, но материал был гораздо хуже. Они состояли из бежавших в города крестьян, обедневших граждан, которые, не вступи они на службу, умерли бы с голоду, военнопленных, инвалидов и кантонистов, которые были назначены в войска, но еще в них не вступили; таким образом, последние ограждались от того, что неприятель переманит их к себе на службу. Их военные качества были весьма ничтожны, и они так же походили на народное ополчение, как и остальное фридриховское войско [34] Schwarz, «Organisation und Verpflegung der preussischen Landmilizenim Siebenjährigen Kriege». Автор стремится изобразить эту милицию как предвозвестницу ландвера, но архивные источники, которые он приводит, доказывают как раз обратное. .

Второе утверждение, направленное к доказательству национального значения Семилетней войны, опирается на то, что война спасла протестантскую свободу и т. д. Что в действительности представляет собой это утверждение, мы уже видели, но и здесь говорят: так или иначе, но мир видел в Фридрихе героя протестантизма, и, сознательно или бессознательно, он был таковым. Это верно постольку, поскольку Фридрих в своих военных расчетах придавал большое значение религии. Но спрашивается: как? В своих «Главных принципах войны», в своих письменных инструкциях на случай войны, которые он давал своим генералам с приказом строго им следовать, он говорит:

«Если война ведется в нейтральной стране, то главное заключается в том, какая из обеих сторон заслужит дружбу и доверие населения. Необходимо сохранять строгую дисциплину. Надо представлять неприятеля в самом черном виде и обвинять во всяческих замыслах против страны. В таких протестантских странах, как Саксония, надо играть роль защитников лютеранской религии; если страна католическая, то надо постоянно говорить о веротерпимости. Фанатизм может оказаться здесь весьма вредным. Если можно воодушевить народ идеей свободы совести, доказать ему, что он угнетаем попами и ханжами, то можно положиться на этот народ; это-то и подразумевает выражение: „заставить служить себе ад и небо“».

Не ясно ли, что незлобивая душа Фридриха ни сознательно, ни бессознательно не была заражена героизмом «протестантской свободы духа», который он будто бы проявил в Семилетнюю войну. Но мир по какому-то капризу хотел видеть в нем такого героя. Между тем это вовсе не так, Фридрих стремился иногда играть «роль защитника лютеранской религии» не только в Саксонии, но и во всей Германии, или же, как он говорит в другом месте, «разжечь ярость во всех, кто имеет хоть слабую склонность к Мартину Лютеру». Для этого-то он при помощи маркиза д'Аржанса изготовил массу фальшивых документов, в том числе и папскую грамоту, в которой папа будто бы награждает маршала Дауна за нападение при Гохкирхе освященной шляпой и шпагой, и он старался вовсе не по-королевски осмеивать этого, отнюдь не неравного противника, называя его «человеком в святой шапке» [35] Кстати: хотя австрийское правительство тотчас разъяснило, что история со священной шляпой и шпагой является выдумкой, и хотя выдумка эта была много раз раскрыта исторической критикой, все же эта история проникла в прусские исторические книги, — см. Трейчке, 1, 60, Bernhardi, 1, 28, — не говоря о произведениях «второй» и «третьей» величины. Видя прочность прусской патриотической басни, начинаешь считать однодневными мотыльками даже египетские мумии. . Этот, направленный против Ватикана, спектакль (No-Popery-Spektakel) [36] No-Popery — в Англии лозунг решительных противников католицизма. , был рассчитан не столько на нацию, сколько на мелкие немецкие дворы, притом не только протестантские. Несомненно, со стороны австрийцев играла роль, хотя и в слабой степени, тенденция утвердить габсбургско-папское господство над всей Германией; французские дипломаты при немецких дворах писали в своих донесениях в Версаль, что и католические сословия озабочены судьбой «немецкой свободы» и что необходимо было бы открытым заявлением рассеять эти опасения. Австрийское правительство неоднократно заявляло, что в его намерение не входит изменение Вестфальского мирного договора, однако подозрение в таком намерении само собой вытекало из положения вещей, и поддержка этого подозрения была со стороны Фридриха весьма ловким дипломатическим ходом. Он добился в этом отношении успеха. На рейхстаге в Регенсбурге протестантские сословия вынесли резолюцию против предложенного венским двором отлучения Фридриха от империи [37] Имперское отлучение, налагалось императором по соглашению с государственными сословиями. — Ред. . Если «имперская экзекуционная армия» оказалась еще более жалкой, чем она должна была быть, то это произошло оттого, что сословия, как католические, так и протестантские, весьма неохотно доставляли ей свои и без того плохие отряды. Таким образом, Фридрих имел полное основание писать маркизу д'Аржансу, что его фальшивые грамоты сослужили службу не хуже выигранного сражения, но при этом он имел в виду моральное влияние на дворы, а отнюдь не на нацию. Впрочем, и это влияние было все же весьма ограниченным. Ибо мелкие немецкие дворы были слишком трусливы, чтобы вести самостоятельную политику; некоторые из них, находившиеся под большим влиянием Фридриха, соединяли приятное с полезным, продавая и ссужая своих подданных англичанам, которые по форме воевали с французами, а не с австрийцами и не с немецкой империей, но в этой торговле людьми вряд ли можно усмотреть «высшее жизненное содержание» Семилетней войны.

Перенесение Фридриха Единственного в место успокоения.

Потсдам, 17 августа 1786 г. Гравюра работы Ф. Бергера. 1797 г.

Эта война, как все войны XVIII столетия, сообразно своим экономическо-военным возможностям, мало затрагивала буржуазное население страны. И таковы были представления о Семилетней войне всех современников. Под этим впечатлением Фридрих писал: «Мирный гражданин не должен даже замечать, что нация сражается». А Лессинг в своем первом литературном письме писал: «Я желал бы охотнее усыплять вас и себя сладкой мечтой, что в наш цивилизованный век война является только кровавой тяжбой между независимыми властелинами, которая не касается остальных сословий и не имеет никакого другого влияния на науки, кроме того, что она пробуждает новых Ксенофонтов и Полибиев». Клаузевиц пишет о войнах XVIII столетия: «Война не только по своим средствам, но по своей цели касалась только одного войска. Войско со своими крепостями и несколькими укрепленными позициями составляло государство в государстве, внутри которого военный элемент медленно и постепенно пожирался. Вся Европа радовалась этому явлению и считала его необходимым следствием прогресса. Хотя это была ошибка., но это все же имело благотворное влияние на народы; надо помнить только, что это делало войну исключительно делом правительства и чем-то совершенно чуждым интересам народа». Вот три классических свидетельства, но мы присовокупим еще несколько красноречивых фактов.