Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Ко всему этому, говорил Суриц, следовало добавить гнетущую атмосферу повседневных отношений с французами. Это касалось и выполнения обязательств по военным поставкам: Даладье обещал, что все будет исполнено, а его аппарат занимался саботажем и проволочками. Французская боязнь всего, что несло на себе советский отпечаток достигла такой степени, что Bibliotéque nationale, национальная библиотека в Париже, даже отказалась выставлять советские книги. 42

Чешский министр иностранных дел, Камил Крофта, в беседах с советским послом Александровским тоже не очень лестно отзывался о французах и англичанах. Ему не нравились британские требования уступок для Германии. Но что вы хотите? спрашивал он: «маленькая Чехословакия» не может подвергнуть себя риску разорвать отношения с Британией. «А что делать Чехословакии, если Франция нас тоже предаст?» По словам Александровского, с особым презрением Крофта отзывался о Бонне.

«Бонне — ужасный трус и ограниченный французский мещанин. Он все время формально заверяет в том, что Франция выполняет свои обязательства и придет на помощь Чехословакии в случае нападения на нее. Однако этот же Бонне пугается малейшего движения и долбит, что ответственность за военное столкновение может пасть на Чехословакию и поэтому она должна делать все, чтобы избежать и тени такой ответственности. Если бы один Бонне говорил о том, что Франция поможет Чехословакии, то Крофта этому просто не поверил бы. Хорошо, что это подтверждают другие во Франции». 43

К несчастью, слишком скоро стало ясно, что и заверения этих «других» так же ничего не стоили, как и заверения Бонне.

И все же Литвинов продолжал усилия по организации сопротивления нацистской агрессии. В июне его порадовало известие, что в том случае, если Польша атакует Чехословакию, Франция будет считать себя свободной от обязательств по договору. Именно эту позицию подтвердил и Кулондр — хотя ему не было дано прямых инструкций — в трехсторонней беседе с Литвиновым и Зденеком Фирлингером, чешским посланником, на дипломатическом приеме в Москве 9 июня. Литвинов полагал, что тем самым Польше дано предупреждение «не играть с огнем». По словам Фирлингера, эта беседа не осталась незамеченной, в особенности журналистами и германскими дипломатами. 44 И все же Литвинова беспокоила французская нерешительность. Спустя всего несколько недель (12 июля) он вызвал Кулондра, чтобы вновь спросить о позиции Франции в случае, если Польша атакует Чехословакию. Кулондр выразил удивление, и Литвинов пояснил, что такое его любопытство вызвано предположением, что Франция может не счесть себя обязанной помогать Чехословакии. Как Кулондр отмечал прежде, у него этот вопрос был связан с другим предположением: что Советский Союз ожидал интервенции, чтобы помочь Чехословакии, даже если Франция предпочтет остаться в стороне. И хотя Кулондр считал это маловероятным, он все же отмечал, что Литвинов никогда не задавал пустопорожних вопросов. «Он человек прямой... и ничего не делает попусту». Если он спрашивает о чем-то, значит об этом же спрашивает советское правительство, а это в свою очередь объясняет, добавлял Кулондр, концентрацию советских войск в западной Украине. 45

Кулондр уважал Литвинова: раньше, той же весной, он сообщал, какое впечатление на него произвели «реализм» наркома и «выдержанность его тона». «Создается впечатление, что здесь ситуацию рассматривают с полной серьезностью и sang-froid (хладнокровием) и партийные расчеты подчиняются интересам государства». Позднее, тем же летом, Кулондр отправился на дачу к Литвинову, чтобы обсудить вопросы внешней политики, в особенности советско-румынские отношения, потому что согласие Румынии на проход Красной армии было жизненно важно для защиты Чехословакии. Литвинов согласился с Кулондром в том, что советскому правительству следует предпринять более энергичные усилия для улучшения отношений с Румынией, но это все же дело двустороннее. А дела говорят громче слов, подчеркнул Литвинов: Румыния сама поставила себя в кильватер польскому правительству, которое во всем поддакивало немцам. 46

Отчеты Кулондра не оказывали влияния на французскую политику, хотя, получая тревожные разведдонесения о военных намерениях нацистов, Бонне первым делом спрашивал, что собирается делать по этому поводу Советский Союз. На один из таких запросов в конце июля Кулондр ответил, что советское правительство не делает секрета из своего анализа ситуации. Государства-агрессоры рассматриваются как «хищники», которые готовы атаковать другие, более слабые государства. «Мы должны признать, — говорил Кулондр, — что хотя их действия [советского правительства] довольно неуклюжи и могут вызывать раздражение... иногда... Советы проявляют себя вполне реалистами, они смотрят на вещи прямо и принимают расстановку международных сил такой, какова она есть, а не такой, какой она хотели бы ее видеть. А что касается последних тревожных разведдонесений, Литвинов просто пожал плечами, отметив, что он уже давным-давно говорит о том же самом.

— Примкните штык, — сказал Литвинов, — как сделали в мае чехи, и ситуация может резко измениться. Гитлер блефует и все эти театральные трюки с угрозами и военными демонстрациями рассчитаны, чтобы принудить Францию и Британию признать свое бессилие.

— Но назвать все действия Гитлера блефом — прямой путь к войне, — ответил Кулондр.

— Возможно, — согласился Литвинов, — тогда нам остается отважно и единым фронтом встретить беду. 47

Эта беседа имела место как раз за несколько дней до серьезной военной конфронтации между советскими и японскими вооруженными силами на манчьжурской границе. Красная армия оказалась сильнее. И если французскому и британскому правительствам нужно было подтверждение советской решимости и военной мощи, то они его получили. 48

К несчастью французам и англичанам не нужно было таких подтверждений; они искали только путей избежать войны с нацистской Германией, даже ценой Чехословакии. В начале сентября Майский встретился в сэром Хорасом Вильсоном и нашел его в настроении унылом и пессимистичном. Он уже вовсе не был так уверен, как весной, отмечал Майский, в достижении быстрого соглашения с Гитлером и Муссолини. «Эти диктаторы, — сетовал Вильсон, — очень трудный народ». Не говоря уже о том, что Вильсон был «почти в панике», не зная, какой еще пакости ждать от Гитлера. «Отсюда готовность Вильсона откупиться от Германии любой ценой». Майский указал на опасность установления нацистской Mittel Europa в случае падения Чехословакии, что явилось бы гораздо большей опасностью для Франции и Британии, чем для Советского Союза. Вильсон не был склонен обсуждать это, а Чемберлен вообще не верил в достоверность таких предположений. Он считал, что нацистской экспансии на восток следует бояться прежде всего Советскому Союзу, и такая перспектива вовсе не волновала премьер-министра. Во всяком случае, Вильсон не знал, стоит ли Британии бросать открытый вызов Гитлеру сейчас, из-за какой-то гипотетической опасности, которая могла возникнуть несколько лет спустя. Такая перспектива была Вильсону «страшна», и он еще долго не мог прийти к какому-то определенному мнению по этому вопросу. 49 Все эти вести не вызвали в Москве особой радости, хотя и сюрпризом тоже не явились.