Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

А советско-германские отношения перешли тем временем в скрытую фазу. Виль сообщил Мерекалову, что Шнурре в Москву не поедет, но переговоры могут вести германский посол Шуленбург и советник Хильгер. Немцы хотели избежать шумихи в прессе, говорил Мерекалов, которая неизбежно поднялась бы при посылке делегации прямо из Берлина. И в феврале у немцев состоялись две встречи с Микояном, хотя ничего конкретного на них не было решено. 30

Невероятно, но на Кэ д`Орсе не наблюдалось никакой заметной реакции на доклады Пайяра, хотя уже появились знаки, что Ванситтарт Добился некоторого успеха, предлагая постепенно открыться советскому правительству. 19 февраля посол Сидс проинформировал Литвинова что британское правительство хотело бы послать в Москву Роберта Хадсона, министра внешней торговли. Он был уполномочен обсудить торговые вопросы, но еще, намекнул Сидс, Лондон надеялся на общее улучшение отношений. Литвинов намек понял, но принялся сетовать на бесконечную цепь англо-французских капитуляций: а заверения наоборот «в наши дни... были свободно даны и свободно потеряны». Отдельной презрительной усмешки Литвинов удостоил Бонне, назвав его «настоящим капитулятором». В сложившихся обстоятельствах, добавил Литвинов, Советскому Союзу следует «быть в стороне». Но Сидс продолжал настаивать, что в Англии на самом деле произошло изменение в настроениях. Все это прекрасно, отвечал Литвинов, но сейчас необходимо изменение не в настроениях, а в действиях. 31

В это же самое время в Москву, на замену Кулондру, прибыл новый французский посол. Это был Поль-Эмиль Наджиар, карьерный дипломат, последним местом службы которого был Китай. Подобно Альфану и Кулондру он был твердым сторонником улучшения франко-советских отношений, но в Париже к его мнению, как и ко мнению его предшественников, не особенно прислушивались. Впервые Наджиар встретился с Литвиновым и Потемкиным на следующий день, 8 февраля. Они выразили ему как само собой разумеющееся, что Советский Союз готов к сотрудничеству с Францией и Британией, но вместе с тем отметили, что в последнее время эта готовность не встречала взаимности. И если англо-французское отношение к сотрудничеству изменится, советское правительство будет это лишь приветствовать. «...Но мы можем обходиться и без него и поэтому гнаться за ним не будем».

Потемкин был более дружелюбен, чем Литвинов, но и он упрекнул французское правительство за пассивную политику в восточной Европе, которая бросала Польшу и Румынию на произвол судьбы. Польский альянс, французско-советский пакт, отношения с малой Антантой (Югославия, Чехословакия, Румыния) — все это, похоже было в прошлом для французской внешней политики. Наджиар возражал, что такое заключение было «преждевременным», хотя и соглашался, что во Франции существует оппозиция сотрудничеству с Советским Союзом. Во всем, что коснется ваших устремлений к улучшению франко-советских отношений, сказал Потемкин, вы можете рассчитывать на полную поддержку Москвы. В кратком отчете Литвинова об этой встрече — чего, естественно, нет в отчете Наджиара — встречается наблюдение, что посол «давал понять» отнюдь не полного совпадения его личных взглядов с «капитулянтской политикой» его правительства. 32

Но что бы там ни говорил Наджиар, вести из Парижа приходили совсем неутешительные. Суриц, среди докладов о беседах с французскими политиками и чиновниками, представил подробный отчет о своих разговорах с Блюмом и Манделем. Общее впечатление получалось довольно мрачным; еще один весомый штрих к картине «упаднической» Франции, в духе Дюрозелля и Вебера. Французское правительство самодовольно полагало, что все его «бывшие друзья» сами в надлежащее время вновь отыщут путь во французский лагерь, без каких-либо усилий со стороны Франции. Это самодовольство могли поколебать только упорные слухи о нацистском флирте с Польшей и сдвигах в германо-советских отношениях. «Как «сигналы», — отмечал Суриц, — поэтому небесполезны».

Что касалось французских политиков, то Блюм был настроен предельно пессимистично и ждал, что Даладье и Бонне приведут Францию «к новому Седану». И это позиция, отмечал Суриц, лидера крупнейшей и наиболее сильной партийной фракции во французском парламенте! Мандель однако был в «полной оппозиции» к Блюму. Он был «абсолютно чужд какой-либо сентиментальности. Это чистейшей воды рационалист с налетом цинизма и с большой склонностью к заговорщичеству и интригам». Не афишируя этого, Мандель предпринимал постоянные усилия с целью устранить Бонне, писал Суриц.

«Он подбирает факты, слухи, материалы и ждет своего часа. В сентябрьские дни, когда он предвидел близкую войну и предвкушал роль второго Клемансо, он уже мылил веревку для Бонне. Сейчас он притаился, но его злоба против Бонне не ослабела. Если хочешь что-нибудь узнать о Бонне, нужно идти к нему».

Суриц сообщал, что получил важную информацию о предпринятых недавно Бонне тайных попытках улучшить отношения с Германией и Италией, еще до того как они стали достоянием общественности. Бонне готовил какие-то новые инициативы, имевшие целью убедить Гитлера, что Франция не вмешается в случае нацистской экспансии на восток. Мандель считал, что такие «гнилые примирения» и уступки никогда не удовлетворят агрессоров, и «с каждым новым кризисом будет уже труднее избежать войны, и... в конце концов, война навязана будет Франции в условиях наиболее тяжелых». 33

В середине февраля Литвинов был вообще настроен гораздо пессимистичнее своего заместителя в оценках англо-французской политики. На утверждения Майского о росте оппозиции умиротворенчеству Литвинов не без сарказма отзывался, что у Чемберлена и Бонне еще много чего припасено в карманах для уступок Гитлеру и Муссолини. «Неверно, что будто бы иссякли или иссякают ресурсы уступок». Англичане и французы решили избежать войны действительно «любой ценой». «Конечно, я не претендую на абсолютную точность своего прогноза, и всякие неожиданности возможны...». 34

Когда Литвинов опять встретился с Наджиаром 22 февраля, то, уже учитывая доклад Сурица, выразил сожаление о слабости французской политики. Но с Наджиаром он не был так прямолинеен, как с Майским. Он подтвердил, что Советский Союз будет продолжать поддерживать политику коллективной безопасности, если французское правительство тоже будет ее поддерживать, хотя ситуация для этого теперь менее благоприятна, чем была до Мюнхена. Теперь у британского и французского правительств было все меньше возможностей увильнуть в самый ответственный момент. Наджиар, как и Пайяр до него, категорически предупреждал Бонне, что если политика увиливаний будет продолжаться, Советский Союз может вступить в соглашение с Германией — какого бы мнения об этом ни был сам нарком. 35