Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника

Упоминание о верховых городах многое объясняет в первоначальной тактике нижегородского движения. В грамоте ополчения «120 года» действительно говорилось о походе под Москву против «полских людей», но собиравшееся земское войско не противопоставляло себя полностью подмосковным полкам. Войско, собранное «с нами, со князем Дмитреем, да с Ываном», необходимо было для защиты прежде всего объединившихся верховых и понизовых городов.

Стоит внимательно перечитать обращение грамоты «120 года» из Нижнего в Вычегду, чтобы убедиться в справедливости этого наблюдения: «…и ныне бы идти всем на полских людей вскоре до тех мест, покаместа ратные люди под Москвою стоят, чтоб литовские люди Московскому государству конечные погибели не навели и верховых бы и понизовых городов и досталь не разорили» [42, 196]. Чтобы не было противоречия с тем, что раньше говорилось в той же грамоте о «казачье грабеже и налогу», нижегородский земский совет убеждал, что у него есть для этого средства: «А будет, господа, вы, дворяня и дети боярские и всякие служилые люди, опасаетись от казаков какова налогу или иных каких воровских заводов, и вам бы однолично того не опасатца: как будем все верховые и понизовые городы в сходе, и мы всею землею о том совет учиним и дурна никакова вором делати не дадим» [42, 197].

Первые грамоты, рассылавшиеся из Нижнего Новгорода, создавались тогда, когда уже известны были все опасности, шедшие от «казацких таборов», и главная из них – провозглашение царя без совета со «всей землею». Самую большую угрозу видели в присяге «Маринкину сыну», и заранее отрекались как от присяги ему, так и другим неприемлемым претендентам. Вместо этого нижегородцы, становившиеся земским гарантом защиты от новой смуты именем Марины Мнишек и ее сына «царевича Ивана Дмитриевича», предлагали собраться понизовым и верховым городам «в сход» и самим избрать царя. В качестве очередной меры в Нижнем Новгороде собирались дождаться уже посланных из Казани «передовых людей» и вместе идти под Суздаль воевать с польскими и литовскими людьми (речь шла именно о походе на Суздаль, а не на Ярославль или Москву, как получилось позднее).

Стремление князя Дмитрия Михайловича Пожарского в стольный град бывшего Суздальского княжества с целью защищать «отцовские гробы» понятно, но тогда этого сделать не пришлось. Было бы наивно думать, что, широко заявив о созданном в Нижнем Новгороде движении, люди, собравшиеся там во имя идеалов привычного общественного порядка, встретят повсеместную поддержку. Скорее наоборот: как всякий политический жест, совпадающий с ожиданиями, накопившимися в обществе, вызов воевод князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Ивана Ивановича Биркина был принят, и реакция на их выступление не замедлила себя ждать – и в Москве, и под Москвой. После присяги «псковскому вору» совсем рядом с Нижним Новгородом, в соседнем Арзамасском уезде, воевода Григорий Плещеев перешел на сторону «царя Дмитрия Ивановича», нарушив единение понизовых городов. Точно такая участь ждала и другие города, которым предстояло присягнуть самозванцу вслед за подмосковными «таборами».

Первый военный удар планам нижегородского ополчения нанес Иван Заруцкий, когда попытался в союзе с Андреем Просовецким захватить Ярославль и города Поморья, чтоб не дать соединиться нижегородской рати с ярославцами в середине февраля 1612 г. Когда в Нижнем Новгороде получили от ярославских гонцов известие о том, что их союзнику в верховых городах угрожает опасность, то отправили передовой отряд во главе с князем Дмитрием Петровичем Лопатой-Пожарским и дьяком Семейкой Самсоновым в Ярославль. Этот отряд успел опередить приход туда рати Андрея Просовецкого, а казаков, бывших в Ярославле, посадили под арест. Все это заставило нижегородскую рать выступить в свой поход, но уже не тем маршрутом, какой планировался раньше, и не соблюдая никакой видимости возможного союза с казаками, с которыми началась открытая война.

Вынужденное выступление нижегородского ополчения вместо Суздаля на Ярославль произошло в Великий пост 1612 г., начинавшийся 23 февраля. Переход войска от Нижнего Новгорода до Ярославля, по расчетам П. Г. Любомирова, должен был занять от двух до трех недель [29, 23]. Первое большое испытание земское ополчение ждало в Костроме, где войско князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина оказалось не позднее 14 марта. Еще на подходе к городу, в Плесе, ополчение встретили костромские посланцы, предупредившие о недружественных действиях воеводы Ивана Петровича Шереметева и его «советников», лояльных Боярской думе в Москве. Костромской воевода, когда-то подписавший Приговор Первого ополчения 30 июня 1611 г., не собирался пускать ополчение в город.

Сопротивление костромского воеводы показало, что дальнейший успех нижегородской рати не мог держаться на одном призыве к добровольному совету и обеспечению набираемого земского войска. Сменив Ивана Шереметева в Костроме на нового воеводу князя Романа Ивановича Гагарина и дьяка Андрея Подлесова, князь Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин сделали важный шаг к общеземскому правительству. Однако шаг этот был по-прежнему осторожный, с оглядкой на существовавшее распределение земских сил, главная из которых все равно оставалась под Москвой. Поэтому возвращение на воеводство в Кострому князя Романа Гагарина и дьяка Андрея Подлесова, впервые назначенных туда в 1611 г. тоже из Первого ополчения, могло восприниматься как поддержка прежних распоряжений, шедших из подмосковных полков. Важно было показать воеводам на местах, что они не будут сменены, если поддержат земскую борьбу с казачьими бесчинствами.

Перешел на сторону нижегородского ополчения переславль-залесский воевода Андрей Палицын, похвальную грамоту которому написал из Костромы 15 марта 1612 г. бывший дьяк Челобитного приказа Первого ополчения Семейка Самсонов. Жизнь прежнего костромского воеводы не только была сохранена; спустя некоторое время Иван Шереметев даже войдет в состав «Совета всей земли». Другое воеводское назначение, сделанное из Костромы, было связано с Суздалем, судьба которого продолжала волновать князя Дмитрия Пожарского. По челобитной суздальцев туда был направлен стрелецкий отряд во главе с князем Романом Петровичем Пожарским, «чтобы Просовецкие Суздалю никакие пакости не зделали» (речь о казаках, воевавших под началом братьев Андрея и Ивана Просовецких). В этот момент, судя по грамоте воевод ополчения, направленной из Костромы в Переславль-Залесский, противостояние с казаками было особенно напряженным: «И мы, господа, слыша то, что под Москвою атаманы и козаки своровали, вору крест целовали, конечно об них скорбим, что оне воровством своим, оставя свет, во тьму преложились и новую кровь вчинают… А мы… хотим, собрався всею землею, вскоре итить и битися с ними до смерти сколько Бог помочи даст» [50, 290]. «Русских воров» ставили в один ряд с польскими и литовскими людьми, призывая: «А на вражью бы есте прелесть, что Иван Зарутцкой с своими советники с атаманы и казаки вору крест целовали, ни в чем не сумнялись и стояли против их мужественно, что и против прочих врагов, польских и литовских людей» [50, 291].