Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника

Конечно, дело не в том, что Кузьма Минин был неграмотен, иначе бы он просто не стал земским старостой. Перед нами еще одно свидетельство доверия, которое испытывали друг к другу два руководителя ополчения.

Вотчину, пожалованную Кузьме Минину и его сыну Нефеду, даже освободили от уплаты положенных печатных пошлин. Правда, потом, после смерти сына Кузьмы Минина, эта вотчина ушла из рода Мининых и досталась стольнику князю Якову Куденетовичу Черкасскому. Вдове же Кузьмы Минина Татьяне было выделено прожиточное поместье в Луховском уезде. Под конец жизни ей много пришлось спорить из-за усадебной земли с соседом по поместью стольником Дмитрием Ивановичем Плещеевым. В 1636 г. она просила в челобитной на имя царя Михаила Федоровича, отправленной в Поместный приказ, решить ее дело, напоминая о заслугах Кузьмы Минина: «Пожалуй меня бедною, горькою, беспомошною вдову за мужа моего за многою службу и за работу» [9, 398; 32, 196–201; 33, 126–148].

Сын Кузьмы Минина Нефед служил в чине стряпчего и умер бездетным в 1632/33 г. Вдова Татьяна Семеновна умерла в 1640 г., приняв перед смертью постриг с именем Таисия. У Кузьмы Минина были также братья – Сергей и, возможно, Бессон [26, 185–189, 5, 90—102; 33, 132–133].

К исходу десятилетия концептуальный взгляд на извечную враждебность Польши к России был предложен Н. Дайри: польская интервенция начала XVII в. была «только звеном в цепи польско-литовских попыток ослабить, сломить и подчинить Московское государство. Именно так нужно оценивать союз литовского князя Ягайло с Мамаем против Дмитрия Донского в 1380 г., систематическую помощь Литвы тверским князьям против московских, литовскую помощь Новгороду против Ивана III, польско-литовский союз 1480 г. с ханом Ахматом, пытавшимся восстановить татарское иго на Руси, многолетнюю войну польского короля Стефана Батория в союзе со шведами против Ивана Грозного и т. п.» [15, 45].

В похожем направлении развивался сюжет повести «Холоп-ополченец» (1939), принадлежавшей перу Татьяны Богданович, к которой, кстати, благоволил академик Е. В. Тарле. В первой части книги живописалось восстание Болотникова. Главный герой, сражавшийся под началом Болотникова, попадает в Тушино. Выставляя поляков как враждебную силу («Не держит их русская земля!»), Богданович не торопилась изобличить Лжедмитрия II как изменника, за что удостоилась от рецензентов укора в том, что в повести не ясны «отношения Болотникова с тушинским Дмитрием, именем которого он действует» [21, 12]. В конце концов вчерашний герой-бунтарь должен был присоединиться к ополчению Минина и Пожарского.

Еще до поступления официального заказа Шкловский по собственному почину попытался пристроить повесть к кинематографистам, но неудачно. Безымянный заведующий сценарным отделом отверг сценарий Шкловского о Минине и Пожарском, будучи заинтересован «Иваном Сусаниным». Польскую тему кто-то планировал решить в ключе сталинской рекомендации Большому театру. Ранее режиссеру С. Эйзенштейну на «Мосфильме» также предложили на выбор две темы для нового фильма: «Александр Невский» или «Иван Сусанин». Даже потом, когда «Минин и Пожарский» были включены в план кинопроизводства, некоторые недогадливые или малоинформированные чиновники от кино предлагали, по словам Дукельского, снять эту тему как «нереальную».

Как отзвук причастности Лебедева к фильму «Минин и Пожарский» можно рассматривать его позднюю брошюру «Борьба русского народа с польско-шляхетской интервенцией в начале XVII в.: Минин и Пожарский» (1944).

Например, в сценарии немецкий наемник Шмидт напоминал Ходкевичу о кампании в Нидерландах, явно путаясь в биохронике литовского гетмана. Никоим образом Ходкевич не мог сражаться в Нидерландах против шведов, да еще под предводительством герцога Альбы, который покинул Нидерланды, когда Ходкевичу было всего 13 лет от роду.

Например, в 1939 г. журнал «Новый мир» опубликовал роман В. И. Костылева «Козьма Минин». По справедливому замечанию литературоведа С. М. Петрова, в романе Костылева за картинами национально-патриотического подъема русского народа почти растворилось «бедственное положение крепостного крестьянства, классовая борьба на Руси в ту эпоху» [38, 71].

Таким образом утвердился взгляд на Минина и Пожарского как спасителей Отечества, выдающихся народных вождей.

Эпоха Смуты, вернее, ее фрагменты – восстание Ивана Болотникова и ликвидация Мининым и Пожарским польской интервенции в 1612 г. – попала в календарные «святцы» наряду с прочими революционными событиями и советскими героями (см.: Историко-революционный календарь: 1939. М., 1939; Историко-революционный календарь: 1940. М., 1940).

Не исключено, что Шкловскому пришлось подчистить текст повести «Минин и Пожарский» с учетом новых международных реалий, связанных с подписанием советско-германского договора о ненападении. Шкловский вынужден был переработать повесть в направлении выхолащивания «немецкой» линии. В новой редакции немецкий наемник Шмидт был отодвинут на задний план, а внимание сосредоточилось на французском капитане Якове Маржерете. В свою очередь киноэкранный наемник Яков Шав внезапно превратился в повести в англичанина Якова Шоу. Автор вынужден был ослабить «немецкую» линию, но в отличие от фильма не отказался от нее полностью. Мимолетно упоминались дружины немецкой пехоты в войсках польского короля Сигизмунда. Поручик Шмидт остался поручиком Шмидтом, а не Смитом.

Кстати, осенью 1939 г., в дни польской кампании, был сдан в производство новый роман З. Давыдова «Из Гощи гость», в основу которого были положены основные сюжеты и персонажи «Дикого камня». В новом произведении поляки, за исключением вольнодумца Заблоцкого, были изображены как враги русской государственности. Царевич Дмитрий, уже не столь легитимный, выступал как невольное орудие польских захватчиков. Не было и речи о культурном превосходстве Речи Посполитой над Русью.

Строго говоря, политическая ситуация вокруг темы Смуты всегда оставалась напряженной. Менялись лишь ее аспекты. Так, когда Польша после войны превратилась из «белопанской» Польши в народно-демократическую, члена социалистического блока, в освещении событий XVII в. появились свои запретные темы. Не приветствовалось, к примеру, чрезмерное внимание к польской интервенции. Сохранялись и свои «внутренние» запреты: так, изначально «непроходимыми» оказывались сюжеты, связанные с изучением действий запорожского казачества в Московском государстве.